«С восторгом преклоняясь перед подвигами армии, мы одушевлены стремлением по мере всех сил своих служить ей и, чувствуя в эти дни вашу твердую руку, глубокую мысль и могучую русскую душу, всем сердцем хотим облегчить вам ваше почетное славное бремя».
Вся Россия, истомившаяся по добрым вестям с войны, по восстановлению русского имени, видела в начальнике Юго-Западного фронта национального героя, подарившего родине, посреди невзгод и поражений, светлый час победы. Пришла телеграмма от верховного главнокомандующего — несколько сухих слов благодарности.
Император Николай II никогда не умел благодарить, не умел разговаривать с войсками и поднимать дух добрым словом.
В душе он задет был брусиловскими победами, для успеха которых ничего не сделал, и все сделал, чтобы помешать им. Позволив перенести удар к Барановичам, он через несколько дней писал царице о безнадежности этой операции «по той старой причине, что многие из наших командующих генералов — глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться наипростейшей азбуке военного искусства. Не могу тебе выразить, как я на них сердит».
В царскосельском дворце за утренним чаем разговоров не было.
Дети сразу ушли к себе. За окнами серо и неуютно. Завернувшись в плед, Александра Федоровна сидела в своем лиловом кабинете.
Хоть бы Аня пришла или Лили Ден!
Вырубова в самом деле скоро явилась.
— Часа два тому назад, ваше величество, звонила Мария, сказала, что отец Григорий отправился накануне вечером к Юсуповым и его все еще нет дома.
— Не знаю, зачем он туда поехал, — недовольно заметила государыня, — отца с матерью нет в городе, Ирина, с которой он будто бы хотел познакомиться, — в Крыму. Один Феликс…
Появился Волков.
— Ваше величество, Александр Дмитриевич звонит. — Всех других министров он называл по фамилии, только Протопопова и Штюрмера — по имени-отчеству.
— Аня, сходи.
Когда Вырубова возвратилась, царица оцепенела, взглянув на ее лицо. Еще не разобрав, что вещают ее побелевшие губы, она прижалась к спинке кресла, прошептав чуть слышно: «Приближается!..»
Вызванная по телефону Лили Ден вошла. Ей кивком указали кресло. Сидели, не проронив ни слова.
Когда Александра Федоровна поднялась и молча, как во сне, двинулась в кабинет царя, Ден и Вырубова последовали за нею. Постояв перед столом, уставленным бесчисленными фотографиями, императрица пошла в кленовый будуар и в угловую гостиную. Вид заснеженного сада с голыми деревьями напомнил картину Луи Вивена «Scene cruelle»: оловянное небо, поляна, обрамленная черными деревьями, а посередине, на снегу — самка лося, раздираемая волками. Жалобно оскаленный рот и отчаянные глаза, устремленные вслед убегающему детенышу.
Несколько лет назад, когда Александра Федоровна увидела в одном французском журнале репродукцию с этой картины, она возмутилась живописной манерой: «Какая гадость!»
Сегодня вспомнила о ней. Сомнамбулически прошла через библиотеку и очнулась в зале с горкой перед маленьким автомобилем наследника. Царица обняла его и зарыдала.
Смеркалось, когда Волков доложил, что великий князь Дмитрий Павлович просит по телефону позволения приехать к чаю в пять часов. Ему велели отказать. Через некоторое время позвонил Феликс Юсупов, просивший тоже позволения приехать. Он хотел что-то сказать Вырубовой, но государыня не позволила ей подойти к телефону. Феликсу было предложено через Волкова прислать письменное объяснение. Вечером пришло его письмо с клятвенным уверением, что Распутина вчера вечером у него не было. Справлял вечеринку с приятелями, и все перепились, а Дмитрий Павлович, уходя, застрелил собаку во дворе.
Ни Вырубову, ни Ден императрица не отпустила, уговорив их ночевать во дворце.
Наутро весь Петербург говорил о черной калоше № 11 с пятнами крови. Обнаружили возле проруби на Невке у Крестовского острова. К месту открытия приехали прокурор и товарищ прокурора петроградской Судебной палаты, судебный следователь по особо важным делам, министр юстиции со свитой чиновников, сам Протопопов с начальником Охранного отделения и с главным начальником петроградского военного округа.
Вызвали водолазов. Движение по мосту закрыли, но на набережных собралось много хорошо одетой публики, извозчиков и автомобилей.
Водолазы условленным знаком известили, что тело найдено. Оно примерзло снизу ко льду так, что пришлось отдирать пальто и волосы.
Около одиннадцати в бутылочно-зеленой воде проруби показалось что-то вроде женской меховой муфты, Стоявшие поблизости чины водолазной команды ухватились за нее, и в тот же миг поднялась голова с бледно-синим лицом, черной прилипшей бородой, точно тянули сдохшего водяного. Опутанного веревками, мокрого, лоснящегося положили на лед, как убитого тюлени.