- Я Мамыкин.
- Что Мамыкин?
- У вас учится мой брат. Меня приглашали.
- Простите... Тэк-тэк-тэк. Вы старший брат Павла Мамыкина? Тогда давайте поразговариваем.
- Я его младший брат,- смутился Шурка.
Директор стал медленно подниматься со стула, словно откуда-то издалека возвращался на землю.
- Тэк-тэк-тэк... Значит, вы его младший брат. Очень хорошо! Ну что ж, очень хорошо!
- Вы меня приглашали?
- Да! А бабушка?
- Бабушка не может - стара, слаба.
- Тэк-тэк, очень хорошо! А как у вас дела идут предвесенние?
- Да ничего, идут. Только семян придется прикупать. Недавно стали проверять сусеки, а там - мыши, много семенного овса поели. И льносемян не хватает. Сейчас вся надежда на лен. Ставку на лен делаем!
Директор начал разглаживать свои усы, оттягивать их книзу, словно они мешали ему получше разглядеть стоящего перед ним гражданина.
- Тэк-тэк... Очень хорошо! А со скотом как? Падеж в этом году был?
- Падежа не было,- отвечал, как на уроке, Шурка.- Мы что в этом году сделали? Мы на зиму наготовили возов пятнадцать веточного корму. Помогло!
- Тэк, очень правильно сделали!
- Да что уж тут правильного, если скот приходится хворостом кормить, а трава нескошенная под снег уходит?
- Это интересно! - вроде как обрадовался директор.- Не успели скосить?
- Каждое лето не скашиваем. А и скосим, так сено гниет на месте, неубранное. Бабушка моя говорит, что бог наказывает. Лучше бы уж разрешили для своих коров хоть понемногу корму заготовить, а то и свои коровы голодные стоят всю зиму.
Директор потянул усы книзу.
- Выходит, что вы хотите в первую голову кормить своих личных коров? спросил он.- А как это называется на нашем языке, товарищ Мамыкин? Слыхали вы что-нибудь о частном секторе в народном хозяйстве?
Шурка не смутился, ответил:
- Коровы не виноваты, что они в частном секторе. Они ведь не в чужом государстве, все советские. И молоко от них пьют не буржуи какие-нибудь, а свои люди. А получается, что ни колхозных, ни своих коров не кормим. Вон какие они стали теперь, от овец не отличишь, разве это коровы - выродки. Сердце кровью обливается, как посмотришь на их жизнь.
- Это у кого сердце кровью обливается, у вас, что ли?
- И у меня. Что я, не человек?
- А председатель ваш куда смотрит?
- Что председатель? Он все помощи ждет. Если б он меньше на советскую власть надеялся, может, лучше было бы. Сам бы думать начал, и скот бы меньше скудался. И свиньи у нас голодают, жалко смотреть.
- Тэк-тэк!..
- Есть у нас такая Нюрка, маленькая девчонка, Молчунья. Ее поставили на свиноферму. А зимой свиньи от голода - совсем как дикие звери. Все деревянные кормушки изгрызли. Нюрка каждое утро уходит из дому и с матерью прощается, потому что боится: схватят ее когда-нибудь свиньи и съедят. И падеж каждую зиму. Тогда что Нюрка придумала? Стала собирать конские свежие яблоки и кормить ими свиней. Навалит полное корыто, чуть посыплет отрубями да перемешает, и свиньи жрут на доброе здоровье. Падеж прекратился. В районной газете - читали, наверно? - целая страница была напечатана, как в нашем колхозе свиное поголовье сохранили. Нюрка делилась своим опытом.
- Изобретательная девушка! - восхищенно сказал директор.- Правильно сделала, молодец!
- Конечно, правильно сделала. И молодец - тоже правильно. Только про такую правду лучше бы в газете не печатали. Свиньям и то стыдно было...
И вдруг директор спросил:
- Вы, случайно, не бригадир, товарищ Мамыкин? Не председатель колхоза?
Шурка сразу осел, застеснялся.
- Почему вы не учитесь, молодой человек? Как тебя звать?
- Александр.
- Так почему же ты, Александр, не учишься?
- Павлик учится.
- Павлик?
- Да.
- А ты что?
- А я уж буду на земле.
- Вот для земли-то и надо бы учиться.
- Нельзя мне, Аристарх Николаевич.
-- Тэк! Не понимаю. А ну-ка, садись, Александр!
Шурка сел на стул под фикусом.
- Не понимаю,- повторил директор.
- У нас так ведется, Аристарх Николаевич: если всем учиться нельзя старший учится. И бабушка хочет, чтобы Павел выучился, скорее помощь придет.
- Значит, бабушка за Павла стоит?
- Да! И Прокофий Кузьмич, председатель наш, на него очень надеется. А я - чтобы земля не осиротела.
-- Как ты сказал? - переспросил директор.
Шурка смущенно промолчал.
- Значит, чтобы земля не осиротела? Тэк-тэк! Хорошо сказал! - Директор подвинул к себе тетрадку и записал что-то на чистой линованой страничке, словно поставил Шурке отметку за хороший ответ.- А Прокофий Кузьмич ваш... что ж, Прокофий Кузьмич, он действительно все на кого-нибудь надеется. Не просчитается он с Павлом, не ошибется, как ты думаешь?
Шурка опять промолчал.
- Я хочу сказать,- пояснил директор,- будет ли ваш Павел потом работать в колхозе?
Что мог ответить на это Шурка? Разве Павел учится для того, чтобы работать в колхозе? Бабушка об этом думает совсем иначе. А как думает об этом сам он, и думал ли он об этом когда-нибудь и как следует?
- Прокофию Кузьмичу виднее,- сказал он невнятно.- Надо же кому-то и в люди выходить. Директор удивился.
- Вот это, батенька мой, что-то не то. По-моему, ты говоришь не свои слова. На тебя это не похоже.- И Аристарх Николаевич потянул усы книзу.Прокофий только и ждет, чтобы на пенсию выйти, а ты говоришь - ему виднее. Да что ему виднее? Всe ли он видит, твой Прокофий Кузьмич? Видит ли он тебя, например?
И на это Шурка не мог ничего ответить.
Директор опять что-то записал в тетрадку и заговорил словно бы о чем-то другом, очень спокойно:
- Отец твой - я же его хорошо знал! - обязательно бы стал тебя учить. Тебя, а не Павла.
- Почему не Павла?
- Да вот так: тебя, а не Павла!
- Пускай уж лучше Павлик учится,- тихо сказал Шурка.
- Вот именно: если бы лучше! Не получается что-то у твоего Павлика , дорогой мой Александр. Не получается!
- Что не получается? Как?
- Да вот так, не получается.
Шурка заволновался, оперся руками о стол, словно раздумывая - встать ему и уйти сразу или остаться и слушать, что скажет директор еще.
И директор сказал еще:
-- Опять на второй год остается ваш Павлик.
Тогда Шурка понял и испугался.
- Не оставляйте его, пожалуйста! Он у нас старший... и сирота,торопливо стал просить он.