Он боялся, что через застекленную верхнюю половинку двери его увидит проводник, и, задрав голову, с опаской поглядывал вверх, на стекло. -
Далеко едем? — спросил звонкий голос, и большая теплая рука крепко сжала Лешкино запястье.
Перед ним стоял тот самый милиционер и в широчайшей улыбке показывал свои отвратительно красивые зубы. Лешка попробовал вырвать руку. Милиционер перестал улыбаться, отцепил Лешкины пальцы от поручня и снял его с площадки. Паровоз загудел, поезд тронулся. Лешка опять попробовал вырваться — и опять безуспешно.
— Мальчик, — сказал милиционер, — лучше не будем бегать: ты устанешь, мы устанем. Все равно от нас не убежишь. Пойдем со мной.
Он привел Лешку в комнату милиции в здании вокзала, сел за стол.
Лешке показал на стул:
— Садись, разговаривать будем. Куда ехать хотел? Отец, мать есть?
Лешка не ответил.
— Местный? Где живешь?
Лешка молчал.
— Вот видишь, как нехорошо получается: я с тобой вежливо разговариваю, а ты не отвечаешь. Почему не отвечаешь? Бояться не надо.
Все проверим, все узнаем, все правильно будет.
Лешка исподлобья посмотрел на него и опять ничего не ответил.
Милиционер снял телефонную трубку, послушал, подул в нее, постучал по рычажку:
— Девушка, почему долго не отвечаешь? Давай, пожалуйста, детприемник… Детприемник? Говорит дежурный милиционер вокзала. Еще пассажира снял. Запуганный какой-то, молчит, ничего не отвечает.
Справки потом наведем. Посылай за ним, пожалуйста…
Милиционер повесил трубку, повернулся к Лешке и улыбнулся, собираясь что-то сказать, но в это время дверь распахнулась, и в комнату вбежала пожилая грузинка, ведя за руку другую, помоложе. Она подошла вплотную к столу, громко и сердито заговорила по-грузински, потом громче ее заговорила вторая, и, наконец, сам милиционер почти закричал, перебивая их обеих. Лешка посмотрел на дверь — она была полуоткрыта. Женщины заслонили его от милиционера. Лешка юркнул в дверь, пробежал через зал ожидания, шмыгнул мимо стоявшей у входной двери железнодорожницы с красной повязкой, пересек небольшую площадь, свернул в первую улицу, потом опять свернул. За ним никто не гнался.
Лешка присел на крыльцо, отдышался, встал и пошел.
Он шел по одной улице, сворачивал в другую, шел по ней и сворачивал в третью. Все они были одинаково незнакомы ему и потому казались похожими друг на друга.
Чем дальше он шел от центра города, тем улицы становились глуше и пустыннее, тем гуще росла прямо из мостовой ярко-зеленая молодая трава. Засунув руки в карманы, ссутулившись, Лешка брел, еле передвигая ноги, время от времени останавливался: из открытых окон пахло жареным или вареным. От этих запахов Лешкин рот наполняла тягучая слюна. Он сплевывал ее и шел дальше.
Приближался вечер, улицы пустели, и Лешка повернул обратно. В центре тоже стало меньше народа. Есть Лешке хотелось все сильнее, от голода разболелась голова, и он наконец решился: протянул руку и тихонько сказал прохожему:
— Дайте, дяденька, на кусочек хлеба…
Дяденька притворился, будто не слышит, и прошел мимо. Лешка пробовал еще и еще раз. Никто не подавал. Лешка нагнал энергично шагавшего мужчину в военном кителе без погон, который нес в руках туго набитую полевую сумку:
— Дяденька, дай мне на покушать! Я есть хочу…
Дяденька оглянулся и оказался молодым парнем с пышной шапкой волос на голове. Он остановился, внимательно оглядел Лешку, полез в карман и достал новенький, хрустящий рубль:
— Держи. Ну-ну, бери, не бойся. Что, родных нет?.. Отец погиб на войне? Понятно. Давно беспризорничаешь? Судя по твоему виду, недавно. Нравится?
— Нет, — тихонько сказал Лешка.
— Ну, правильно! Ничего хорошего в этом нету. Хочешь жить по-настоящему, человеком стать? Я дам тебе сейчас записку. Иди по этой улице два квартала обратно, сверни налево, там на правой стороне увидишь вывеску: "Горком ЛКСМ". Читать умеешь?.. Пять классов кончил?
Так ты почти профессор!.. Спросишь там Верико Мосашвили. Красивая такая девушка с длинными косами… Запомнил? Отдашь ей записку, и она тебя устроит. Я бы и сам тебя отвел, да некогда — опаздываю на заседание. — Он достал из сумки блокнот, начал стоя писать записку и продолжал разговаривать с Лешкой: — Документов у тебя, конечно, никаких? Ничего, найдем, проверим…
Не произнеси он этих слов, Лешка пошел бы разыскивать горком и красивую девушку с косами, которую звали Верико, но, услышав их, Лешка попятился, повернулся и бросился бежать.
— Куда ты? Подожди! — удивленно кричал ему парень, держа в руках записку.
Лешка, не оглядываясь, улепетывал. Парень взглянул на часы, огорченно махнул рукой и пошел своей дорогой.
Стемнело. С гор потянуло холодом, заморосил мелкий дождь. За рубль Лешка купил пирожок с ливером. Пирожок был корявый и маленький, после него есть захотелось еще больше.
Под дождем улицы опустели совершенно. Окна закрывались, задергивались занавесками, за ними вспыхивал свет. Там было сухо и тепло. За занавесками жили незнакомые люди, у них была своя, чужая.
Лешке жизнь.
Впереди за полквартала светились два окна и стеклянная дверь буфета. Там могли оказаться пьяные. Пьяных Лёшка не боялся: они были добрее трезвых, а в случае чего от них нетрудно убежать. Лешка поднялся на крыльцо и приоткрыл дверь. В помещении было пусто, только за стойкой сидел мужчина в кепке и щелкал на счетах. — Буфет закрыт! - поднял он голову на скрип двери.
Лешка попятился. Буфетчик запер дверь изнутри и закрыл окна ставнями.
Лешка сел на мокрое крыльцо. Все так и случилось, как он говорил.
Митьке: он убежал, теперь оставалось только пропадать. Вот так, наверно, и начинают пропадать. Пропадать Лешке не хотелось. Ему стало нестерпимо жалко себя. Он уткнулся головой в колени и заскулил.
— Ты чего ревешь, герой?
Лешка испуганно вскинулся. Перед ним стояли двое в черных блестящих плащах. Дождь громко лопотал и стекал по плащам бисерными струйками. Лешка не ответил. Один из них полез в карман — в глаза.
Лешке ударил свет электрического фонарика.
— Кто тебя?
— Никто. Есть хочу.
— Есть? Это дело поправимое.
Мужчина поменьше ростом поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
— Закрыто, граждане, — донеслось оттуда.
— Вот те клюква! — раздосадованно сказал стучавший. — У тебя.
Алексей Ерофеич, ничего нет в карманах? Да нет, конечно! Что ж будем делать, а? Денег ему дать? Все равно поздно, закрыто все…
— Ты где живешь, мальчик?
— Нигде.
— Родные у тебя есть?
— Нету.
— Д-да! — протянул Алексей Ерофеевич.
Они постояли молча, потом Алексей Ерофеевич положил руку Лешке на плечо:
— Пойдем к нам. Накормим.
— Куда? — опасливо съежился Лешка.
— На теплоход.
— Нет, правда? — вскочил Лешка. — А вы не вре… не обманываете?
Они засмеялись:
— Не бойся, не врем.
Лешка вскочил и торопливо, вподбежку, зашлепал по лужам.
Вахтер в проходной покосился на Лешку, однако ничего не сказал.
Они прошли мимо зданий, вагонов, наваленных горами тюков, бочек, ящиков и оказались на каменной стенке пирса. Возле пирса высилась белая громада теплохода. По трапу они поднялись на палубу.
— Вызовите буфетчицу, — сказал Алексей Ерофеевич человеку, стоявшему на палубе возле трапа.
Спотыкаясь о высокие железные пороги в узких дверях, цепляясь за поручни крутых трапов, Лешка ковылял следом за Алексеем Ерофеевичем.
В большой светлой каюте Лешку оставили. Через всю каюту буквой "г" тянулся стол, покрытый белой скатертью. Перед столом стояли кресла в белых чехлах, на полу лежал ковер.
Все вокруг было такое чистое, что Лешка стоял у дверей и не решался двигаться дальше. С башмаков и штанов его натекла маленькая поблескивающая лужица. Лешка смотрел на нее с ужасом.