Старик не сразу отозвался и начал изучать Постникова с величайшим вниманием. Большие оттопыренные уши придавали его лицу простецкое выражение. Носил он расстегнутый стеганый жилет, черный шерстяной джемпер, немаркого цвета рубашку в мелкий орнамент и бесформенные брюки, привычные к полевым работам. Во рту деда сидела трубка с изогнутым чубуком, а над ней нависал толстый крапчатый нос. Из-под кустистых седых бровей покалывали маленькие глазки сельского жителя, который вечно себе на уме.
– Валяй, – разрешил старик. – Какой из тебя жулик? Только если что задумал – башку отстрелю, усек?
– Еще бы не усек.
В деревне Речной улеглась тишина. Ветер давно затих, и слышался разве что лай деревенских собак да вскрикивали сонные голоса в таборе – разные сны снились людям в эту пору. Подкатив с треском к лагерю, дед вынул из прицепа моток толстой проволоки и в несколько оборотов прикрутил ею мотоблок к передку повозки. Постников тем временем сходил до костра, принес полный котелок дымящегося кипятка и достал из мешка банку консервов. Старик выложил золотистые картофельные лепешки и даже небольшой шматок копченого сала. Пили кофе в прицепе при свете старого аккумуляторного фонаря, в то время как по брезентовой кровле уютнейшее постукивал ленивый дождь. Перекусив, растянулись на брезенте, из-под которого в бока упиралась картошка. Говорили обо всем, то есть, Постников, конечно, больше расспрашивал. Спать что-то не хотелось.
– На западной околице ходит оборванная девушка. Она сумасшедшая?
– Заигрывала, никак? Да это же наша Гретхен, которая без соображения! Так вот оно что – ему Гретхен повстречалась, а мы ее за амбарами и в лесу весь день искали! А она, видать, в старый дом опять забралась.
Старик высунулся из-под брезента и заголосил на весь лагерь:
– Госпожа Энгельс! Она в старом доме пряталась! Я же говорил вам: никуда не денется, побоится одна за деревню выходить!
Ему неразборчиво ответила женщина. Дед заполз обратно в фургон и закурил трубку, отчего фонарный свет приобрел сизый оттенок. Зато комары теперь трижды подумают, прежде чем сюда соваться. Старик пояснил:
– Ее болотники из халифата утащили в прошлом году, измывались, а потом выгнали. С тех пор она иногда нормальная, а в другой раз то хлеб выпрашивает, то пляшет на дороге. Голова мутится у нее, видишь ли.
– Тяжелая история, – сказал Постников и чихнул вследствие дыма.
– Это ничего, это пройдет, – ободрил старик и выколотил трубку на бортике фургона.
– Сколько ей лет?
– Да вроде как семнадцать стукнуло к лету.
– Почему так сделали с женщиной на площади? И кто?
– Как почему? Чтобы люди боялись в ополчение идти. У каждого родня есть, и всякий подумает – надо ли ему такое. Но послушай лучше. Ты об этом деле не говори ни с кем – а то мало ли кто тебе попадется. Не то слово брякнул – и кожу с тебя долой, это у них не залежится. Молчание – золото, умные люди до нас установили!
Он так и не назвал своего имени и не просил собеседника представиться. Да и Постников сам уже начал кое-что соображать.
– Как вообще живется здесь?
Дед почесался и ответил:
– Нехорошо живется, тревожно. Главное – на улицу в сумерках не соваться, а ночью теперь и медики не ездят, и полиция не особо. Как живется, спрашиваешь? А я тебе скажу: дома надо сидеть. Дверь на пять замков, на окнах решетка из нержавейки и ставни со звукоизоляцией. Пересидеть можно – но только тихо, и после сумерек со двора ни ногой. Я бы рад на своем огороде жизнь дожить – да ведь как усидишь? Вон беженцы те же идут – отощали, одни ребра торчат, а еще и детей с собой волокут. Им теперь никто куска не подаст, а у меня и картошка, и морковь, и свекла та же – я им недорого обменяю, чего-то из одежды, и обувки возьму. И они живые, не померли с голодухи, и я внукам обновки привез. А как еще – жить-то всем надо.
– А что слышно, если в мировом масштабе? Кто такой Дарах, и откуда имя такое странное?
По словам старика выходило, теперь все странное, вся жизнь странная. Дарах, конечно, имя не настоящее. Но его все так зовут, это старое имя, появилось оно с тех пор, как в Дубов Граде поселились инструкторы из дальних краев, с той стороны. Откуда он сам взялся и где его крестили – того старик не знает и рассказать не может.
Но при этом он намекнул, что Дарах приторговывает людьми. Рабский труд в большом ходу не только в Сером Секторе, где слаба республиканская власть, но и на южном архипелаге, что в двух днях плавания по морю и говорят, что еще и на других материках, о которых мало что известно. Черт его знает – может, этих материков вообще и нету, одна сплошная выдумка, мракобесие. Но спрос на людей имеется, это факт.