Однако школа «Дзендо» не закрылась. Уоллес, сумевший пересидеть всех прочих, взялся за остатки того, что от нее осталось, но «роси» называть себя не стал. Он предложил называть его сэнсэем – что было рангом чуть пониже.
Вместе с Джерадром из «Дзендо» исчез и дух коррупции, в которой, как выяснилось, оказались замешаны обе команды – и Фрэнка, и его брата. Ну, разумеется, «Фудзисаки корпорейшн» и Клиенты – самые крупные птицы – не пострадали, им лишь едва потрепали крылья. Смерть братьев Минна или там судорожные поиски Лайонела Эссрога – этого слишком мало, чтобы произвести на них должное впечатление.
О судьбе «Йорквилл-Дзендо» я узнал от Киммери через две недели, в тот единственный раз, что мы с нею встретились. Я оставлял ей сообщения на автоответчике, но она долго не откликалась. Наконец мы назначили свидание в кафе на Семьдесят второй улице, причем телефонный разговор получился коротким и очень неловким. Прежде чем отправиться на свидание, я принял такой мощный душ, какого не принимал никогда в жизни, потом раз десять переоделся и крутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть в отражении то, чего там не было, пытаясь не замечать большого издерганного Эссрога. Полагаю, у меня еще теплилась надежда на какое-то развитие отношений.
Мы довольно долго говорили о «Дзендо», прежде чем Киммери намекнула, что не забыла проведенную вместе ночь. А потом она спросила:
– Мои ключи у тебя?
Я встретился с ней взглядом и понял, что она меня отчаянно боится. Я старался не дергаться и не кривляться, несмотря на то, что напротив нас, через дорогу, был «Царь папайи». Мне безумно нравились «царские» хот-доги, и я едва сдерживался, чтобы не вертеть головой.
– Да, конечно, – ответил я, бросая связку ключей на стол и радуясь про себя, что не выбросил их в Атлантику. Вместо этого я грел их у себя в кармане – как серебряную вилку Клиентов в свое время. Мне уже больше не вернуться в те места, где я раздобыл эти талисманы. Итак, я прошептал ключам «до свидания».
– Я должна тебе кое-что сказать, Лайонел. – Она говорила со своей особенной полуулыбкой, которая не выходила у меня из памяти последние две недели.
– Скажимнебейли! – пробормотал я.
– Я возвращаюсь к Стивену, – сообщила она. – Давай будем считать то, что было между нами, всего лишь… эпизодом.
Что ж, торговец «ореосами» все-таки оказался ковбоем, сидевшим на лошади на фоне закатного неба.
Я открыл рот, но не смог произнести ни слова.
– Ты понимаешь, Лайонел?
– Да. – Пойми меня, Бейли!
– О'кей?
– О'кей, – кивнул я. Ей не стоило знать, что это был не ответ, а всего лишь тик; моя эхолалия заставила меня повторить это слово. Наклонившись через стол, я разгладил кончики ее воротничка, топорщившегося на узеньких, хрупких плечах. – Окейокейокейокейокей, – прошептал я едва слышно.
Мне приснился сон о Минне. Мы сидели с ним в машине, он – на водительском месте.
– Я был в Попкин-тресте? – спросил я.
Минна улыбнулся: ему нравилось, что я его процитировал.
– Нет, поверь, я не причислил бы тебя к членам Попкин-треста, – ответил он. – Ты для этого немного странноват.
– Так кто же я тогда? – поинтересовался я.
– Не знаю, малыш, – ответил Минна. – Думаю, я мог бы называть тебя Королем Буксиров.
Должно быть, я засмеялся или хотя бы улыбнулся.
– Но гордиться тут нечем, ты, редиска.
Так как же насчет мщения?
Я отвел ему как-то раз пять или десять минут своего времени. Это много, можно сказать, целая жизнь, если речь идет о мести. Мне хотелось думать, что мщение не в моем духе, во всяком случае, не в духе Эссрога или Туретта. Так же, как и подземка, например.
Но я могу себя заставить сесть в поезд «Месть». Я смог себя заставить набрать по мобильному тот телефонный номер в Джерси; я смог заставить себя, стоя на смотровой площадке маяка в Мэне, перебрать кучу имен и других слов, стремясь связать их в нечто более существенное, чем обычный тик. Это был я, Лайонел, пробиравшийся по подземным тоннелям, наведывавшийся в лабиринт, который тянется под миром, хотя все и притворяются, что его там нет.
Вы тоже можете притворяться и дальше, если вам так нравится. Я знаю, что так и поступлю, хотя братья Минна – это часть меня, проникшая в самую глубь моего организма; глубже, чем Туретт, глубже, чем сожаление. И все потому, что Фрэнк дал мне мою жизнь, а жизнь Джерарда, хоть я его едва знал, забрал я сам.
Я буду притворяться, что никогда не ездил на этом поезде, хотя на самом деле ездил, конечно.
Раздался звонок. Просили прислать пикап на Хойт-стрит, чтобы ехать в аэропорт Кеннеди. Трубку снял Лумис, и он тут же принялся отчаянно гримасничать, строя рожи нам троим, потому что знал: в «Л amp;Л» не любят таких дальних поездок. Я поднял руку и сказал, что поеду на Хойт-стрит – просто для того, чтобы его глумливая рожа вытянулась от удивления.
Впрочем, была еще одна причина. Любил я там перекусить. В Международном терминале аэропорта Кеннеди, наверху, у ворот Е1 и А1, есть кошерная закусочная, которую держит семья израильтян. На сверкающих металлических блюдах они подают дымящуюся кашу, соус и маленькие булочки. Это место совсем не походит на шикарные рестораны аэропорта Кеннеди. Каждый раз, привозя сюда пассажиров – днем или ночью, – я ставлю машину на стоянку и иду перекусить. Пита с цыпленком, поджаренным перцем, луком и соусом – это один из самых вкусных сэндвичей в Нью-Йорке. Возьму на себя смелость порекомендовать вам это заведение, если вы когда-нибудь наведаетесь в аэропорт Кеннеди.
Киммери и сорго лимонное не уничтожили моей привычки вкусно поесть.
Призраки моей вины продолжали преследовать меня. Я не смог защитить Фрэнка и Тони, но они и не нуждались в моей защите. Теперь-то я это понял.
Вот от образа Джулии нелегко было избавиться, несмотря на то, что она почти не имела ко мне отношения, несмотря на то, что она едва признавала во мне человека. И все же мой туреттовский комплекс вины обрел ее форму; он стоял на ветру у смотровой площадки маяка, стоял спокойно в вихре пуль, туфель, соленого воздуха и моей слюны, напоминая проклятый портрет с черно-белой киноафиши, который когда-то привиделся мне при знакомстве с Джулией, или дзен-буддиста, занимавшегося в «Дзендо» самосозерцанием, или чернильную пометку на свитке пергамента. Но я не пытался найти Джулию, как бы просто это ни было. Я понимал, что этого лучше не делать. Вместо того я позволил своему комплексу обрести формы ее фигуры и стал дожидаться, пока она превратится в абстракцию или вообще исчезнет. Рано или поздно это непременно произойдет.
Кто же остается? Только Ульман. Знаю, что он незримо присутствует во всей этой истории, но мы его так ни разу не увидели, ведь верно? Мир (мой мозг) просто переполнен людьми, мертвыми людьми, ульманами. Некоторые привидения так никогда и не входят в ваш дом, а всего лишь бродят за окнами. Или, как сказал бы Минна, вы сами выбираете себе битву. Так оно и есть, согласны вы с этим утверждением или нет. Я не могу испытывать чувство вины из-за каждого трупа. Ульман? Никогда не был знаком с этим парнем. Как и с Бейли. Мне никогда не доводилось знакомиться с этими двумя ребятами. Так что им обоим, да и вам тоже, я говорю: «Положи в башмак яйцо и разбей его. Потом вытряхни скорлупу и уходи. А историю свою рассказывай на ходу!»