— Что случилось? — спросила Мина, предчувствуя нечто плохое.
— Госпожа Мина? — холодно ответил стражник.
— Да, это я.
— Лесоруб Анил является вашим мужем?
— Все верно, — голос Мины дрогнул, — с ним что-то случилось?
Вместо ответа стражник поднял левую руку. В сумраке Мина увидела, что в ней он сжимает печать Верховного жреца.
— По приказу Его Светлости Чудамани, ваш муж, лесоруб Анил, схвачен и препровожден в тюрьму Цитадели.
Вся кровь отхлынула от лица женщины. Теперь оно сливалось с фоном ее ночной рубашки. Ноги подкосились и, дабы не упасть, она ухватилась о дверной косяк:
— Как… — заикаясь, произнесла Мина, — почему… за что?
Стражник посмотрел ей прямо в глаза, и во взгляде этого молодого человека она не увидела ничего, кроме немого осуждения:
— Он обвиняется в жестоком убийстве своих товарищей.
— Убийство? — как заговоренная повторила Мина, чувствуя, что земля уходит у нее из-под ног.
Стражник кивнул:
— Вы вызываетесь в Зал собраний для дачи показаний перед советом жрецов.
— Я… — только и смогла произнести женщина внезапно онемевшими губами.
— Это первое убийство за несколько лет, к тому же, массовое, и вы прекрасно должны понимать, какое наказание грозить вашему мужу, а ваша семья может… госпожа? Госпожа?
Стражник не успел подхватить ее, и Мина рухнула на порог дома, сильно ударившись головой о косяк.
***
— Вы не сказали, что производите вырубку леса на протяжении целого года, — атаковал Шанкар главу деревни сразу после того, как они покинули пределы поселения, отправляясь на север.
Небо на востоке светилось в предрассветной дымке, однако само солнце еще не успело показаться над горизонтом. Грунтовая дорога прокладывала свой, слегка искривленный, путь между двумя полями, засеянными рожью. Ближе к горизонту они сменялись густыми джунглями, подступающими к тракту прямо вплотную. Справа от дороги виднелись луга для выпаса скота, плавно сужающиеся по мере продвижения на север и, в конечном итоге, переходящие в обрывистые склоны русла Сарасвати. Ясный небосвод над головами путников был усыпан мириадами разнообразных звезд, стремительно бледневших под натиском рассвета. Прохладный воздух, остывший после ночи и не успевший нагреться под жаркими лучами солнца, приносил приятное ощущение свежести, обдувая кожу легкими порывами.
Со слов Нараяна, расчистка земли под новое поселение и злаковые поля велась примерно в полдня пути от деревни на север, поэтому они отправились налегке, прихватив с собой только суточный запас провизии и воды, намереваясь вернуться обратно уже к вечерним сумеркам.
— Это вам моя дочь разболтала?
К легкому удивлению охотника, Нараян даже не стал препираться и отрицать данный факт.
— Неважно, — ответил Шанкар.
— И в самом деле, — пожал плечами глава деревни, — она была с вами прошлой ночью?
— Вас это не касается, — отрезал Шанкар, отводя взгляд.
Нараян хмыкнул:
— Вот тут вы ошибаетесь, господин жреческий посланник. Отца всегда волнует, где и с кем проводит время его дочь.
— Она уже взрослая, и может обходиться без вашей опеки, — сухо ответил охотник.
Нараян хрипло хохотнул. К тому моменту достаточно рассвело, и Шанкар обнаружил темные круги у него под глазами. Видимо, глава деревни плохо спал. Да, охотник сам не сильно выспался, но явно по другим причинам, нежели его спутник.
— Думаете, я не знаю, чем занимается Абхе? Я предполагал, что все этим и закончиться. Вы не первый, — он внезапно умолк.
Не терпящий недомолвок охотник настойчиво потребовал:
— Нет уж, договаривайте!
Нараян не пытался скрыть от взгляда Шанкара получаемое от обсуждения этой темы удовольствия. Будто неловкость, в которую тот загнал охотника, являлась своеобразной местью за то, что жреческий посланник бесцеремонно вытащил его ни свет ни заря из постели и заставил ехать искать проклятых лесорубов вместо того, чтобы весь день предаваться вину. Неразбавленному!
Выждав минутную паузу, дабы позлить спутника поневоле, он заговорил:
— Абхе мечтает уехать отсюда куда подальше. Все уши мне прожужжала, что ей надоела деревенская жизнь. Тянет, мол, в столицу, и неважно, в какую. Хараппа ли, Мохенджо-Даро. Поэтому она ложится под всякого знатного гостя из тех городов в надежде, что тот возьмет ее в жены и увезет из этой дыры, как сама она выражается, — Нараян смачно харкнул на дорогу, — так, что вы не первый, но… — он многозначительно замолчал, а затем добавил, — можете стать последним. Честно говоря, — глава деревни пожал плечами, — я буду не против, если вы избавите меня от нее.
Шанкар присвистнул:
— Веселая семейка. Только зря стараетесь очернить дочь в моих глазах. Не могу ручаться, как обстояли дела до меня, но, проводя ночь со мной, Абхе прекрасно знала, что я не возьму ее в Мохенджо-Даро.
— Вот как? — вскинул брови Нараян.
— Дома меня ждет другая женщина.
— И вы сказали об этом Абхе?
— Именно.
— Вы женаты?
— Нет.
Нараян хрипло хмыкнул:
— Тогда ничего это не опровергает. Моя дочь все та же распутная девка, какой и была. Пока мужчина не женат, шансы есть.
Шанкар не стал его переубеждать. Сама тема для разговора была ему крайне неприятна. К тому же, охотника совсем не интересовали перипетии семейной жизни главы деревни. Однако слова Нараяна оставили неприятный осадок на душе. Да, Шанкар поддался искушению прошлой ночью, и сам был недоволен проявленной слабостью. Но осознание того, что его пытались использовать в чужих целях, отнюдь не прибавляло хорошего настроения. Охотник старался не принимать всерьез слова Нараяна, но они отлично объясняли внезапную заинтересованность Абхе в его персоне в первый же миг их знакомства.
Тем не менее, он не сдержался и, напоследок, подметил:
— Сначала утверждаете, что вас волнует судьба дочери, а теперь заявляете, мол, не против, если я увезу ее с собой в Мохенджо-Даро. Хмель разрушает мозг, знаете?
Нараян злобно зыркнул глазами, реагируя на колкость Шанкара:
— Я не говорил такого.
Теперь пришла пора Шанкару недобро взглянуть на спутника:
— Как это не говорили?
— Я сказал, что отца всегда волнует, где и с кем проводит время его дочь.
— Разве это не одно и то же?
— Нет, — твердо ответил Нараян, — кроме того, я выразился образно.
Охотник почувствовал, что закипает, словно вода на углях, поэтому заставил себя сделать глубокий вдох и, такой же глубокий, выдох. Прохладный утренний воздух помог ему быстро овладеть собой.
— Так что, — не унимался староста, — избавите меня от нее?
— Я вроде четко ответил, — процедил тот, — в Мохенджо-Даро меня ждет другая.
— Жаль, — Нараян театрально вздохнул, — придется терпеть ее выходки до скончания…
— Хватит! — оборвал его Шанкар. — Закройте рот и не открывайте более, пока я к вам не обращусь! У меня уже уши вянут, как трава на ваших лугах, от бессмысленной болтовни!
— Как скажете, господин жреческий посланник, — молвил глава деревни.
Охотник готов был поклясться, что уловил в голосе Нараяна нотки торжества и издевки. Закусив нижнюю губу, Шанкар постарался не обращать больше на своего спутника внимания, полностью сосредоточившись на дороге.
Солнце встало из-за горизонта и заполнило округу ярким светом, когда они миновали, усеянные рожью поля, а слева к дороге густой зеленой стеной подступили джунгли. Оттуда доносилась, нестихаемая ни на минуту, звонкая и разнообразная песня лесных птиц, периодически прерываемая криками обезьян. Луга для выпаса скота справа от дороги, такие же высушенные и истощенные, что видел охотник при въезде в долину, плавно сужались, уступая место обрывистому склону Сарасвати. Ветер, дувший с реки, не приносил облегчающую прохладу, как обычно это бывает возле крупных водоемов. Вместо свежести и влаги, воздух нес с реки жар, будто где-то в той стороне располагались гигантские невидимые кузничные меха. Шанкар вновь ощутил чувство нарастающей скрытой тревоги. Ветер, дующий с реки, не должен быть таким. Краем глаза он посмотрел на Нараяна. Тот вытирал пот со лба и явно мечтал, чтобы эта поездка поскорее закончилась.