В пустом коридоре темницы смех прозвучал, подобно раскату грома. Однако уже в следующую секунду со стороны камер послышался жалкий вой, похожий на скулеж дворовой собаки, которой случайно наступили на хвост.
Тюремщик закатил глаза и застонал. Его приподнятое настроение мигом улетучилось, словно роса под лучами жаркого солнца.
— О, боги, он опять начал, — толстяк провел руками по пухлым щекам.
— Анил? — поинтересовался Шанкар.
— Ну, да, — подтвердил тюремщик, — безумец-лесоруб, нашинковавший своих приятелей на просеке.
— Хм, — коротко произнес охотник.
«Очевидно, жители Мохенджо-Даро еще не догадываются о том, с чем им пришлось столкнуться на самом деле. И, полагаю, еще не время раскрывать тайну».
— Он меня с ума сводит своими воплями, — продолжал жаловаться тюремщик, — приходится заедать напряжение.
— Да, я заметил, — Шанкар многозначительно покосился на огромный живот собеседника.
Проследив за взглядом охотника, тот насупился:
— Вот видите, что со мной происходит? Еще несколько дней соседства с этим ублюдком, и меня можно смело вести на свиноферму Панишвара в качестве борова.
Тем временем Анил завыл еще громче. Даже Шанкару стало не по себе от этих безумных и лишенных всякого разума звуков.
Тюремщик грохнул кулаком по столу, а затем рявкнул в сторону одной из камер:
— Да заткнись ты, мать твою!
На удивление, оклик толстяка подействовал, и протяжные стоны прекратились.
— Не обольщайтесь, — тюремщик обернулся к охотнику, — это ненадолго.
— Разве суд над Анилом еще не состоялся? — поинтересовался Шанкар.
— Нет, — буркнул собеседник, — хотя должен был еще вчера.
— Отложили заседание?
— Угу. Верховный жрец приказал. Сказал, мол, необходимо дождаться возвращения поискового отряда, — толстяк тряхнул головой, — а, как по мне, тут и без них все ясно.
— Вот как?
— Именно. Голову ему отрубить и дело с концом.
— Понятно.
Шанкар не знал, чем ответить, дабы не вызвать лишних расспросов.
— Так, зачем пожаловали-то? — внезапно поинтересовался тюремщик.
— Мне надо с ним поговорить.
Лицо толстяка так сильно скривилось, словно его насильно заставили проглотить целую гроздь гнилых бананов:
— Пожалуйста, не надо.
— Надо.
— Не стоит, — в глазах тюремщика читалась мольба.
— Стоит.
— Он все равно ничего не скажет.
— Я попробую.
— Вы не понимаете, — взвился толстяк, — вы с ним поболтаете, а мне потом целый день слушать его вопли!
Шанкар одобряюще похлопал того по плечу и улыбнулся:
— Ты сдюжишь. Я верю в тебя. Думай о том, как жена вечером накормит тебя вкусненьким ягненком.
— Я и так об этом думаю сутками! — толстяк вновь грохнул кулаком по столу. — Из-за этого у меня постоянное чувство голода.
Шанкар улыбнулся чуть шире:
— Пошли.
Видя непреклонность незваного гостя, тюремщик сильно застонал, но, тем не менее, кряхтя, поднялся:
— Ну, надо, значит, надо. Идемте.
Они пошли по сумрачному коридору вперед.
Анил располагался в пятой камере от входа. Лесоруб сидел в дальнем углу клетки в одной набедренной повязке. Поджав согнутые ноги в коленях к груди, он обхватил голову изодранными и оцарапанными руками.
— Вот он, — буркнул толстяк.
Шанкар внимательно оглядел своего старого друга, ощущая в области сердца предательскую иглу жалости.
«Богиня-матерь, что же он сделал с тобой, Анил? За что нам все это?».
Поджав нижнюю губу, охотник несколько секунд продолжал смотреть на безмолвного лесоруба, а затем бросил, обращаясь к тюремщику:
— Неси ключи.
Тот выпучил глаза:
— Чего?
— Ключи неси.
Толстяк облизал губы розовым языком и прохрипел:
— Какие ключи?
Охотник покосился на него:
— Ну, наверное, от государственной казны с сундуками, полными серебра. Или у тебя другие ключи есть?
— А… я…
— Открывай уже.
— Зачем? — просипел толстяк.
Шанкар нетерпеливо напомнил:
— Я же сказал, что пришел с ним поговорить.
Кажется, тюремщик обрел, наконец, дар речи:
— Так говорите через решетку!
Охотник отрицательно покачал головой:
— Мне нужно быть рядом.
— Рядом? — тюремщик выглядел ошеломленным и растерянным.
— Именно, — кивнул охотник.
— Да вы и так рядом! — всплеснул руками толстяк.
Шанкар лишь молча покачал головой.
— Это… это… плохая идея.
Охотник хмыкнул:
— Она не обсуждается. Тащи сюда ключи.
Видя, что спорить бесполезно, тюремщик направился к столу, с трудом волоча ватные ноги. Связка ключей болталась на ржавом гвозде, неумело вбитом в стену возле входа.
Пока толстяк возился с ключами, забирая их потной дрожащей рукой, Шанкар тихо обратился к лесорубу:
— Здравствуй, Анил.
Тот не ответил. Если не считать тяжелого дыхания и поднимающихся и опускающихся похудевших плеч, бывший лесоруб не подавал никаких признаков жизни. Шанкар ощутил неприятный холодок на затылке. Он подозревал, что найдет друга в подобном состоянии, однако легче от этого не становилось.
Вернулся тюремщик.
Похоже, он смог частично взять себя в руки:
— А если сбежит? От помешанного можно ожидать, чего угодно…
— Не сбежит. Встанешь у входа.
— Ну, уж нет, — твердо возразил толстяк.
— Тогда закрой меня с ним.
Казалось, глаза толстяка вот-вот выскочат из орбит:
— Да вы спятили!
— Делай, что велено и без разговоров.
Бурча нечто нечленораздельное, толстяк забренчал связкой ключей и вставил один из них в замок дверной камеры. Послышался щелчок и та с противным скрежетом отворилась.
— Быстрее, — подгонял охотника толстяк.
Как только Шанкар юркнул внутрь, тюремщик тут же захлопнул клетку за его спиной и повернул ключ в замке. На этот раз куда более проворно, чем при отпирании двери. Анил все это время сидел в углу без движения и не отрывая рук от головы.
— Если что, я у себя, — прошептал тюремщик и двинулся в сторону табурета. Желание присесть стало для него самым навязчивым.
Не обращая на того внимания, Шанкар сделал несколько шагов по каменному полу, а затем опустился на корточки напротив лесоруба.
— Анил, — осторожно позвал он.
Ничего.
— Анил, ты меня слышишь?
Снова ничего.
Тихо вздохнув, Шанкар осторожно дотронулся до плеча лесоруба. Тот не подавал признаков жизни, кроме тяжелого дыхания, со свистом прорывающегося сквозь плотно прижатые к лицу ладони.
Прождав пару секунд, Шанкар, наконец, решился. Уверенными движениями, он отвел руки Анила от лица. Те безжизненно повисли вдоль тела, ударившись кистями о холодный каменный пол. Охотник заметил, что кожа на лице лесоруба покрыта свежими шрамами, очевидно, полученными во время его слепого бега через джунгли. Глаза Анил держал закрытыми.
— Анил, мне нужно с тобой поговорить. Это я, Шанкар.
Никакой реакции. Только дыхание стало еще более учащенным.
— Анил, где лесорубы? Что с ними случилось?
Тот едва уловимо застонал.
— Это был зверь? Скажи мне, это был зверь? Как он выглядел?
Внезапно тело Анила пробрала сильная дрожь. Наконец, он открыл глаза. Шанкар почувствовал, как кровь начинает постепенно покидать лицо, предавая тому болезненно-бледный оттенок. Зрачки Анила закатились настолько, что видны были лишь одни белки. Рот лесоруба осклабился в страшной гримасе, обнажая белоснежные зубы. Он издал вой. Настолько громкий и безумный, что Шанкар отпрянул к противоположной стене. На лбу охотника выступил липкий пот. Тем временем, лесоруб сжал ладони в кулаки. Его похудевшее лицо исказилось еще страшнее — лоб испещрили глубокие морщины, словно по нему прошлись граблями. Нос сморщился, подобно сухофрукту. Охотнику даже почудилось, что уши старого друга несколько заострились, придавая тому и вовсе леденящий душу вид.
— Ударь! — заорал на всю тюрьму Анил, медленно поднимаясь на ноги.