В какой-то миг все окончательно померкло. Инстинктивно охотник широко раскрыл рот в попытках набрать спасительного воздуха. Беззвучно, подобно рыбе. Перед мысленным взором уже маячил смутный образ Богини-матери.
«Какая неожиданная встреча… какой бесславный конец…».
[1] Обитель снегов — Гималаи.
Глава 6
Внезапно хватка Анила ослабла. Его руки разжались.
Толстый тюремщик стоял над ними. На трясущихся ногах, со вспотевшим лицом, но довольной улыбкой на пухлых губах. В правой руке он держал деревянный табурет, который секундой ранее опустил на голову несчастного лесоруба.
Изо рта тюремщика вырвался вздох облегчения:
— Ну, ты доволен, мразь?! Я ударил, как и просил!
Шанкар сбросил с себя обмякшее тело Анила и судорожно втянул в легкие тяжелого воздуха темницы. Несмотря на его спертость и привкус сырости, он показался охотнику высшим примером свежести. Подобно морскому бризу, налетающему на берег с водных просторов в жаркий полдень.
— Вы как, в порядке? — поинтересовался толстяк, все еще держа табурет наготове.
— Да, — прохрипел Шанкар, с трудом поднимаясь.
Пелена перед глазами спала, однако желтые круги еще плавали в хаотичном порядке.
— Так и знал, что это плохая идея, — проворчал тюремщик, беря под локоть охотника и направляясь с ним к выходу.
— Надо проверить, как он… — попытался сквозь кашель возразить тот, но тюремщик и слушать не хотел.
— Еще чего! Вам мало было?!
— Но…
— Никаких «но»! — толстяк буквально выволок слабо протестующего охотника из камеры и, с лязгом, захлопнул решетку. — Подержите табурет… а еще лучше — сядьте. Вам сейчас это необходимо.
Шанкар не стал спорить. Он опустился на деревянное сиденье, продолжая прочищать горло и восстанавливать дыхание.
Тем временем тюремщик с завидной ловкостью повернул ключ в замке и, бросив мимолетный взгляд на обездвиженное тело лесоруба, повернулся к охотнику:
— Вам повезло, что я подоспел вовремя.
Тот кивнул:
— Да. Спасибо.
— Говорил же, что это плохая идея, — еще раз напомнил толстяк, утирая пот со лба.
— Он жив? — кивнул в сторону камеры Шанкар, ощупывая шею. На ней уже проступили синяки от удушья.
— Что с ним станется? — сплюнул тюремщик.
— Все же… надо проверить.
Толстяк скрестил руки на груди:
— Да я смотрю, вам неймется.
Шанкар вяло улыбнулся:
— Должен признать, есть чуть-чуть.
Толстяк уже хотел возразить, но тут со стороны камеры раздался слабый стон.
Тюремщик хмыкнул:
— Вот и проверять не надо. Живой, гад.
— Ударь… — простонал Анил, все еще не поднимаясь с пола.
Толстяк закатил глаза:
— Надо было треснуть посильнее.
— Ударь… — тихо молвил лесоруб и снова затих.
— Скорее бы ему отсекли голову, — проворчал тюремщик.
Шанкар никак не стал комментировать последнюю фразу. Несмотря на то, что Анил еще пару минут назад пытался задушить его собственными руками, он не желал тому смерти. Долгие годы дружбы и чувства, что накопились за все это время, невозможно спустить в выгребную яму одним удушающим захватом.
Охотник поднялся, ощущая слабость в ногах.
«Ну, хотя бы желтые круги начали рассасываться».
— Моя аудиенция окончена, — пробормотал Шанкар, продолжая ощупывать шею.
— Наконец-то вы сказали что-то разумное, — радостно подметил тюремщик, — немного вы от него узнали.
— Верно.
— Сами дойдете?
Охотник поднял руку в успокаивающем жесте:
— Не беспокойтесь. Я уже в норме. Еще раз спасибо за помощь. В долгу не останусь.
— Пустяки, — бросил толстяк, хотя по лицу его было видно, что слова охотника польстили душу, — это ведь моя работа.
— Неважно, — охотник двинулся к выходу на ватных ногах, — я к вам еще зайду.
— Не стоит, — промямлил толстяк, мысленно предвкушая парочку мер серебра в качестве вознаграждения.
Шанкар не ответил. Он уже поднимался наверх по вьющейся каменной лестнице, намереваясь как можно скорее увидеть солнечный свет.
***
Аваниш закончил укладку свежего лука на прилавок и, окинув пристальным взглядом результат своего труда, одобрительно кивнул. Запасов зелени хватит еще на несколько дней интенсивной торговли.
«Надо бы еще пару ящичков доложить» — подумал он, почесывая плешивую голову, как вдруг заметил позади себя могучую тень.
Зеленщик даже не стал оборачиваться, ибо узнал бы эту широкую фигуру из любых других.
— А, доброго утра, Брасид, — поприветствовал он кузнеца, мастерская которого располагалась напротив, — решил перекусить?
Кузнец не ответил, продолжая молчаливо стоять за спиной.
— А я вот никак решить не могу, — Аваниш начал теребить свой тощий подбородок, — выложить еще один ящик лука или нет? Что скажешь, приятель? Если возьмешь у меня немного овощей, то сразу решишь эту дилемму.
Зеленщик не видел, как сильная жилистая рука Брасида подняла кузничный молот. Когда же огромный стальной инструмент для ковки металла опустился на блестящую залысину Аваниша, то было уже поздно…
***
Брасид одним точным ударом раскроил череп зеленщику. Множественные капли крови с ошметками серой мозговой жидкости забрызгали прилавок, оставляя свой жуткий след на свежем луке.
Шепот, раздававшийся отовсюду, перешел на зловещий смех. Однако он прервался также внезапно, как и возник, вновь сменившись на шепот.
«Да-а-а-а!».
Позади Брасида на всю улицу истошно закричала какая-то женщина.
«Ид-и-и-и-и!».
Развернувшись вокруг своей оси, кузнец начал движение в сторону женщины. Для Брасида по-прежнему ничего в этом мире не существовало… Ничего, кроме его молота, да голоса в голове.
***
Бакула спешила на рыночную площадь. Ее черные, слегка тронутые на висках сединой, волосы развевались на ветру. Маленькая грудь под белоснежным облегающим платьем вздымалась в такт учащенному дыханию. Под мышкой она крепко сжимала небольшую корзину, доверху набитую свежими бобами, которую ее муж Аваниш забыл сегодня взять в свою лавку.
«Разиня, — ворчала она, не сбавляя шага и приближаясь к рыночной площади, — вечно приходиться за ним ходить, словно за маленьким ребенком!».
Бакула подняла свои карие глаза к небу. Впереди возвышалась Цитадель. Грозная с виду и бесполезная по сути. Так считала Бакула.
«Зачем ее вообще построили? На нас никто и никогда не нападал».
Впереди показалась лавка мужа.
«Наконец-то… как же жарко…»
В этот момент она заметила кузнеца, подошедшего сзади к Аванишу.
«О, а вот и покупатель…».
В следующую секунду она выронила корзину. Бобы разлетелись по каменистой мостовой главной улицы Мохенджо-Даро. Многие из них тут же оказались раздавлены, попав под колеса снующих телег и сандалии прохожих. С тонких губ Бакулы сорвался истошный крик…
***
Под ногами Брасида хрустели бобы, рассыпанные женщиной по мостовой.
«Уд-а-а-а-а-рь!».
Кузнец продолжал приближаться к женщине, держа окровавленный молот наготове.
«Уд-а-а-а-а-рь!».
***
Бакула не сопротивлялась. Ее парализовал страх и ужас.
Никогда за свою, более чем сорокалетнюю, жизнь она не видела убийства собственными глазами. Жестокого беспощадного преступления, совершенного средь бела дня на глазах у толпы. Да что там видела. Бакула ни разу не слышала о злодеяниях хуже, чем кража продуктов с рынка. А здесь кузнец, которого знала чуть ли не половина города, как добродушного и милого здоровяка, хладнокровно расправляется с ее мужем на глазах у всей улицы!