Отломил от половинки ещё половину — четвертинку — и достал кусок солёного сала. Оно было твёрдым, почти каменным от соли, грызть такое — сомнительное удовольствие. Нужен нож.
Оглядел захламлённое помещение. Взгляд зацепился за что-то, торчащее из кучи ржавого железа, подошёл и вытащил его. Это был старый нож или то, что от него осталось. Ржавый, погнутый, с обломанным кончиком и, разумеется, тупой, как полено.
Что ж. Раз уж жду, почему бы не заняться делом?
Достал точильные камни, разложив их на относительно чистом краю верстака. Сначала нужно было избавиться от ржавчины и выправить клинок. Я выбрал самый грубый, шершавый брусок из тёмно-серого песчаника.
Положил камень на верстак, затем прижал ржавый клинок к камню почти плашмя и начал водить им взад-вперёд.
Давалось это непросто. Руки, привыкшие к балансу хорошего инструмента из прошлой жизни, боролись с кривизной клинка. Ржавчина сходила неохотно — это была грязная монотонная работа, требующая не столько мастерства, сколько терпения. Система подсказывала мне движения, но по сути здесь не было тонкостей, только грубая сила. Минут через десять яростного трения на металле наконец-то проступили первые чистые пятна. Я выправил лёгкий изгиб клинка, постучав по нему молотком, который нашёл в куче.
Теперь — самое интересное. Взял второй камень из светло-серого сланца, с гораздо более мелким зерном. Время формировать лезвие.
Это было в новинку, в прошлой жизни я точил топоры и ножи на электрическом точиле. Работа руками с камнями требовала совершенно другого подхода — здесь важны не обороты, а угол и давление. Система подсказывала мне правильные действия, и я следовал за советами.
Снова приложил клинок к камню, но на этот раз под углом — градусов двадцать, на глаз.
[Внимание: Угол заточки нестабилен. Колебания: 18–25 градусов. Рекомендуется зафиксировать запястье.]
Действительно, кисть «гуляла». Упёр локоть в бок, зафиксировав руку, и попробовал снова, движения стали более уверенными. Вёл лезвие по камню на себя, будто пытаясь срезать с него тончайшую стружку.
[Давление на клинок слишком сильное. Риск «завалить» режущую кромку.]
Я ослабил нажим, теперь не давя, а лишь позволяя весу самого клинка делать работу. Движения стали плавнее.
Сосредоточился на звуке — равномерном шуршании, и на ощущении лёгкой вибрации, идущей от камня через сталь в мои пальцы.
Точил одну сторону, пока не почувствовал на обратной кромке тонкий заусенец. В этот момент система дала рекомендацию перевернуть нож. Я последовал совету и начал точить другую сторону, стараясь сделать ровно столько же движений. Снова и снова, пока заусенец не стал едва ощутимым.
[Сформирована первичная режущая кромка. Качество: удовлетворительное.]
Закончив, вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб и придирчиво осмотрел свою работу. В полумраке сталь выглядела просто серой, хотелось увидеть её на свету.
Вышел на улицу. Небо ещё не начало темнеть, но в воздухе уже чувствовалась вечерняя изморозь, а тени стали длиннее и гуще, времени оставалось не так много. Подняв клинок на уровень глаз, поворачивал его то так, то этак. Он блестел. Из ржавого огрызка он превратился во что-то, что уже можно было с гордостью назвать ножом. Я осторожно провёл подушечкой большого пальца по лезвию. Остро, но… не то, это была грубая острота — она цеплялась за кожу, а не скользила.
Поддавшись азарту перфекциониста, снова нырнул в сумрак мастерской. Теперь — финальный штрих. Достал последний, самый гладкий камень, тот самый с редким рангом, каким-то образом оказавшийся у Гуннара в заначке.
Это была уже не заточка, а скорее полировка. Убрать микроскопические царапины, оставленные предыдущим камнем, вывести лезвие в идеальную, невидимую глазу линию. Это была почти ювелирная работа, где одно неверное движение, один лишний градус угла — и вся предыдущая работа насмарку.
Движения стали медленными, почти невесомыми. Система постоянно поправляла меня, что с одной стороны помогало, но в то же время и отвлекало, было сложно слиться с ней в одно целое. Будто в моей голове засел строгий критик, который без умолку твердит, что я делаю не так. Едва касаясь камня, прислушивался к тончайшему шелесту. Пытался поймать то самое ощущение, когда металл и камень становятся единым целым.
На мгновение отвлёкся, рука дрогнула, и угол чуть «гульнул». Тут же услышал, как изменился звук — шелест сменился лёгким скрежетом. Замер, убрав клинок и поднёс к свету. Чёрт, на самой режущей кромке, на самом кончике, появилось крошечное, но заметное блестящее закругление. Я «завалил» заточку, сделал лезвие в этом месте не острым, а тупым.