– Григорий, – обратилась к нему Елена, когда между блюдами воцарилась комфортная пауза, – скажите, вы когда-нибудь работали с клиентами? В смысле – не теоретически, а руками.
– Я помогал бабушке на даче, – ответил он. – В сезон отпусков там такой трафик, что с клиентами проще, чем с садовым шлангом.
София прыснула, но Маргарита тут же оборвала сестру строгим взглядом.
– Работать в ювелирном салоне – это вам не агрономия, – сказала она. – Там главное – имидж и дисциплина. Ошибки стоят дорого.
– Идти в ногу с трендами, – вставила София. – Сейчас даже на обручальных кольцах QR-код выгравировать могут. У нас был такой случай, помнишь, мам?
– Я считаю, что у каждого поколения свои задачи, – задумчиво сказала Елена, обращаясь скорее к себе, чем к ним. – Моё – выжить после девяностых. Ваше – не растерять себя в новых правилах.
– А кто решит, что считать “собой”? – тихо спросила Лиза. Её всегда перебивали, но сейчас вдруг настала пауза, и слова повисли в воздухе. София глянула на неё с одобрением, а Маргарита хмыкнула, будто не ожидала от младшей философских выпадов.
– Сама решишь, – сказал Гриша, и посмотрел на Лизу с лёгкой улыбкой. – Если дадут.
Маргарита выпрямилась и быстро обратилась к матери:
– Мам, я думаю, что в первое время Григорию лучше заниматься рутинными вопросами. Провести инвентаризацию, разобрать склады, обработать все старые заказы. София, помнишь, ты жаловалась на архив? Пусть поможет тебе оцифровать всё.
– Прекрасно, – одобрила София, – давно не было в помощниках кого-то с “живым мозгом”.
Гриша услышал: “давно не было в помощниках того, кого можно безнаказанно шпынять”. Но он уже был готов – если хочешь понять систему, начни с её подвала.
Елена слегка кивнула, давая понять: план одобрен, протокол подписан. Только на секунду её взгляд скользнул по лицу Маргариты – и в этот момент Гриша понял: в семье есть только одна власть, все остальные – временные администраторы.
София развлекала стол театром, но уставала быстро. Через четверть часа она уже поглаживала запястье, придумывала анекдоты про петербургских ювелиров и примеряла, как звучит “старший менеджер” на английском. Если кто-то начинал терять интерес к её речи, София тут же переходила на сплетни, рассказывая о том, кто из клиентов “сделал себе нос” или женился на пластическом хирурге. Она была в своей стихии – до тех пор, пока Маргарита не погасила очередную вспышку, как ночная бабочка попадает в пылесос.
Лиза несколько раз пыталась вставить в разговор свои мысли, но их выталкивали из потока, как рыбу из бочки. В один момент она даже повернулась к Грише:
– А вы правда читаете столько, сколько говорят?
– Если говорить честно – скорее коллекционирую книги, – признался он. – Иногда кажется, что читать их – всё равно, что есть свою бабушку по чайной ложке.
Она засмеялась, а потом сразу прикусила губу: смех здесь был валютой, которую лучше расходовать экономно.
Маргарита тем временем вернулась к делам салона:
– Кстати, мам, у нас в понедельник ревизия по центральной линии поставок. Надо согласовать финальный прайс с Зингером.
– Я помню, – сказала Елена. – Не люблю, когда меня напоминают, будто я уже в слабоумии.
София тут же зашептала Лизе что-то на ухо, и та впервые за вечер позволила себе улыбнуться более открыто.
В этот момент официант аккуратно убрал пустую посуду и на столе остался только свежезаваренный чай и маленькие, будто детские, пирожные с малиновым джемом. В комнате стало тихо, как бывает после грозы: напряжение ещё ощущается, но все молнии уже сработали.
Гриша смотрел на троих сестер, как на три стороны одного и того же треугольника, и вдруг осознал: они не просто выживают друг за счёт друга – они одновременно соперники, наследницы и потенциальные саботажницы. Но каждая любила мать так, как могут любить только люди, в детстве очень много боявшиеся темноты.
– Завтра рано вставать, – объявила Маргарита, как если бы она была не сестрой, а старшей вожатой в детском лагере. – Мама просит всех быть в салоне к восьми.
– Даже Лизу? – вскинула брови София.
– Особенно Лизу, – кивнула Елена.
– Я справлюсь, – тихо сказала Лиза. – Только, пожалуйста, не заставляйте меня разговаривать с Воробьёвой. Она меня ненавидит.
– Воробьёва ненавидит всех, – сказала София. – Она жалеет, что родилась женщиной, а не кассовым аппаратом.
Лиза улыбнулась, а Гриша поймал себя на лёгкой зависти: несмотря на весь яд, у этих людей была своя, очень крепкая, порода нежности.