– Если нужны будут пароли от архивов, спроси у меня. У нас здесь всё под замком, даже прошлогодние каталоги.
– Спасибо, – сказал Гриша.
– Не за что, – Вера улыбнулась чуть мягче и снова достала телефон.
В этот момент к ним подошла София. Она выглядела недовольной: похоже, её очередная коммуникация с клиентом не принесла желаемого результата.
– Вера, ты не забыла, что у тебя смена заканчивается через полчаса? – спросила она с явным раздражением.
– Конечно не забыла, – отозвалась Вера, – но сейчас у меня с новеньким инструктаж.
София фыркнула и ушла в подсобку.
– Видишь? – сказала Вера, – у них всегда одна и та же пластинка: каждый новый должен быть либо врагом, либо пешкой.
Она повернулась к Грише:
– Ты для кого собираешься быть?
– Для себя, – ответил он.
– Молодец, – на этот раз Вера улыбнулась по-настоящему. – Только не вздумай это говорить Маргарите. Она сразу поймёт, что ты опасен.
В салоне стало тише: все сотрудники разбрелись по своим углам, и только Вера осталась рядом с Гришей.
– У тебя глаза хорошие, – неожиданно сказала она. – Не такие, как у остальных.
Он удивился, но ничего не сказал. Она продолжила:
– Я не очень верю в людей, но у тебя есть что-то… человеческое. Как будто ты до сих пор не понял, что все здесь актеры.
– Может, я люблю театр, – попытался отшутиться он.
– А я люблю зрителей, – быстро ответила Вера.
На этом их диалог и закончился: она отошла к своему рабочему месту, а он остался стоять у витрины, перебирая в голове все услышанное.
Он почувствовал, как в голове складывается структура: сверху – мама Елена, под ней – Маргарита, ещё ниже – София, у самого дна – Лиза и Вера. Все связи между ними были не прямыми, а изломанными: каждый знал о другом чуть больше, чем надо, и в этом был смысл их существования.
Гриша посмотрел на пачку инвентаризационных листов и подумал, что здесь, в "Петрове", можно научиться большему, чем за годы университета.
Он вернулся за свой столик, разложил листы, включил лампу и начал заполнять графы, но теперь уже с другим настроением: он был готов ко всему.
В этот момент из подсобки вышла Лиза – тихая и прозрачная, как дым от старой свечи. Она аккуратно подошла к Грише и спросила:
– Тебе кто-то уже рассказал, как у нас бывает?
Он кивнул.
– Тогда не доверяй никому, – сказала Лиза, не глядя ему в глаза.
Он усмехнулся: да, это правило ему нравилось.
В этот момент в салон вошёл новый покупатель. Григорий выпрямился и почувствовал, что теперь ему в этом театре принадлежит своя роль. И пусть пока не главная, зато в правильном акте.
У подсобки "Петрова" было странное послевкусие: сюда попадали только те, кто умел сливаться с декорациями или хотел доказать, что у него ещё осталась человеческая душа. За дверью царил стабильный семьдесят восьмой год: облупленный шкафчик с креплением для чайника, старый, но ещё рабочий холодильник "Бирюса", микроволновка с полосой изоленты вместо ручки. Из окна открывался вид на мертвый двор с мусорными баками и единственной берёзой, по осени постоянно теряющей листья прямо в вентиляционную шахту.
Вера сидела напротив Гриши, подпирая подбородок рукой. На столе между ними стоял пластиковый контейнер с невнятным салатом: обед из ближайшего супермаркета был настолько убогим, что даже тараканы обходили его стороной. Но именно здесь, в полумраке чужих историй и дешёвого ланча, разговоры получались честнее, чем на миллионных переговорах.
– Я выросла в Клинцах, – сказала Вера, ковыряя салат. – Знаешь, где это?
– Между Орлом и ничем, – сразу ответил Гриша.
– Вот-вот, – кивнула она, – у нас там была фабрика по упаковке чего-то пластмассового. Мама на ней всю жизнь отработала, а отец… – она глотнула чаю, – ну, его просто не было. Если честно, мне с детства казалось, что я лишняя. Там вообще все были лишние, если не бухали или не грызли друг друга на работе.
Он слушал внимательно: её голос был не просто усталым – в нем звучала безнадега, какой не бывает у двадцатипятилетних.
– А как ты попала сюда? – спросил он.
– По объявлению, – пожала плечами Вера. – В Ситцеве жить ещё то удовольствие, но здесь хотя бы можно притворяться, что ты для чего-то годишься. Я же типа училась на экономиста, но дальше третьего курса не пошло – тогда как раз маму сократили, и пришлось возвращаться домой. Потом опять уехала, опять вернулась. Всё как у всех, но у меня от этого жутко горело внутри: не могла понять, зачем вообще рожать детей, если они всю жизнь будут подрабатывать на кассе или торговать китайским ширпотребом.