Он чуть ослабил хватку, позволяя ей опустить руки, но та не спешила вырываться – наоборот, будто искала новые точки опоры. Она цеплялась за него, как за последний шанс на искупление, и он впервые за день почувствовал себя не только в роли наблюдателя, но и двигателя процесса.
Они слились в поцелуе, который уже не был игрой – это было что-то похожее на ритуал взаимного уничтожения. Он скользил ладонью по её талии, засовывал пальцы под резинку юбки, чувствуя, как кожа под ней нагревается быстрее, чем воздух в подсобке. Вера тяжело дышала, шептала что-то неразборчивое ему на ухо, а потом вдруг притихла, будто бы испугавшись собственной откровенности.
– Я не хочу, чтобы это было только сейчас, – сказала она.
Он провёл по её щеке тыльной стороной ладони:
– У тебя будет столько "сейчас", сколько ты захочешь.
Вера улыбнулась, и в её улыбке была одновременно благодарность и капля недоверия: она понимала, что этот человек может обмануть, но прямо сейчас это не имело значения.
Он снова впился в неё, теперь уже грубее, без остаточных сантиментов. Схватил за волосы, потянул голову назад и прошептал:
– Если кто-то узнает, я тебя не выдам. Но если ты меня сдашь, я уйду – и тебя сожрут заживо.
Она посмотрела на него с азартом: этот страх был для неё наркотиком, и он это знал.
Потом всё слилось в единую тьму: запах пыли, холод металла полки под её спиной, сдавленный стон, когда он сильнее сжал её запястья, звук тяжёлого дыхания и отчаянная, голодная жажда друг друга. Они двигались так, будто хотели стереть всю усталость дня, и на секунду забыли, что за стенкой кто-то ещё есть. Но даже если бы кто-то вошёл – ничего не изменилось бы.
Когда всё закончилось, Вера долго не могла отпустить его, прижимаясь к груди, как ребёнок, боящийся рассвета. Он обнял её, слегка погладил по волосам, и только когда услышал, что в соседней комнате кто-то двигается, аккуратно отстранился.
– Всё нормально, – сказал он. – Теперь мы партнёры.
Вера кивнула, глядя на него снизу вверх с такой верой, что стало даже неловко. Он поцеловал её в лоб и вышел первым, оставив за собой лёгкий запах духов и слабо тлеющее эхо того, что произошло.
В торговом зале никого не было, только на зеркале витрины Гриша увидел своё отражение – волосы растрёпаны, губы припухли, на шее синяк, который скоро вспухнет до полноценной метки.
Он усмехнулся, поправил рубашку и медленно двинулся в сторону выхода.
В этот момент на пороге появился Елена. Она смотрела на него пристально, но без укора. Словно уже поняла: война окончательно началась.
Они простояли в дверном проёме три или четыре бесконечные секунды, пока за спиной не послышался глухой голос Веры:
– Всё нормально, мы закончили.
Елена кивнула – так, будто принимала отчёт у генерала накануне поражения.
– Завтра приходите пораньше, будет ревизия, – сказала она Грише, а потом, чуть повернувшись к Вере:
– И вы тоже, не опаздывайте.
Дверь за хозяйкой плавно затворилась.
Они переглянулись – и, не сговариваясь, засмеялись так тихо, что смех больше походил на подёргивание лицевых мышц. Потом Вера быстро поправила волосы, вытерла губы салфеткой, и первым делом спросила:
– Ты правда думаешь, что это сойдёт нам с рук?
– Уже сошло, – ответил он. – Главное – не переиграть.
Вера хмыкнула, но в её глазах светилась смесь облегчения и адреналина.
Они задержались в салоне ещё минут на пятнадцать. Вера убирала следы, он доводил до ума вечернюю кассу. Когда они вышли на улицу, небо затянуло перламутровой рябью, а город постепенно переходил в состояние гибернации: фонари зажглись вполсилы, машины прятались во дворах, по проспекту шли только пенсионеры в собачьих куртках и влюблённые, которым и апокалипсис был бы к лицу.
– Провожать тебя – это не правило хорошего тона, – заметил Гриша, шагая рядом с Верой по растрескавшемуся асфальту. – Это просто смешно.
– Тогда можешь подождать на улице, если боишься темноты, – огрызнулась она, но не сбавила шага.
Они шли молча минут семь, петляя по дворам, где каждая скамейка была либо сломана, либо приватизирована соседскими котами. Город казался другим: чужим, но не враждебным – скорее, равнодушным к любым манёврам своих обитателей. В одном подъезде горел жёлтый, как желтуха, свет. На стене была наклейка "Только для своих", но Вера прошла внутрь так, будто там ждали именно её.
Лифта не было: они поднялись на четвёртый этаж по спирали бетонных ступеней, под потолком тянулся кабель интернета, весь в чёрных бинтах из изоленты.