– У меня нет кабеля для гостей, – заранее предупредила Вера. – Если хочешь вайфай, надо будет пинать роутер ногой.
– Я вообще-то люблю жёсткие меры, – отозвался он.
Она открыла дверь в квартиру, и Гриша оказался в другой реальности: здесь пахло парфюмом, сухой травой и керамикой. Всё было миниатюрно, рационально, в идеальном порядке: подоконник заставлен горшками с микроперцем и суккулентами, кухонный стол – модными журналами и распечатками из инстаграма, в углу стояла торшерная лампа в стиле Bauhaus и мебель Ikea последних сезонов. Вера сбросила кроссовки, бросила рюкзак на кресло, и только потом предложила:
– Чай или что покрепче?
– Сначала душ, – сказал он.
– Ванная направо, полотенце на двери.
Он мылся в душе минуты три, а когда вышел, Вера уже стояла в халате – самом простом, голубом, и держала в руках кружку с надписью "MAKE IT SHORT". Лицо её было чистым, как у ребёнка: макияж смыт, волосы ещё влажные, глаза ясные, но при этом в них всё ещё стояла та самая куражная искра.
– Я подумала, ты сбежишь, – сказала она.
– А ты думала, что это был спектакль на одну ночь?
– В Ситцеве любые отношения – это театр одного зрителя, – пояснила Вера, чуть смутившись. – Остальные – декорации.
– Не люблю быть декорацией, – сказал он, – я всегда выбирал главные роли.
Она улыбнулась и протянула ему кружку:
– На пробу.
– Горько, – сказал он, отхлебнув.
– Я не люблю сладкое, – призналась она.
Они стояли в проходе, и между ними не осталось ничего лишнего: оба были в чистой одежде, без оружия и иллюзий. Он провёл рукой по её плечу, ощутил тепло и упругость мышц. Вера слегка отстранилась, но тут же вернулась на прежнее место.
– Если хочешь, можем сразу пойти в кровать, – сказала она с вызывающей прямотой.
Он кивнул.
Кровать в углу комнаты была застелена безукоризненно, но едва они легли, вся безупречность превратилась в театральный реквизит: он снял с неё халат одним движением.
Обнаженная Вера напоминала разукрашенную куклу: тонкие руки, маленькая грудь, узкие плечи. Словно девушка только вчера скинула пионерский галстук и сразу стала взрослой, но без округлостей и цинизма. В ней отсутствовали изощрённые женские уловки, к которым Гриша привык: ни кокетства, ни драматических пауз, ни даже привычного стыда. Напротив, её хрупкость резко контрастировала с жадным и бескомпромиссным взглядом.
Гриша вдруг понял, что эта почти детская телесность возбуждает больше, чем взрослые формы: в ней не было фальши, только неумелая, но острая жажда близости. Ладонь скользнула по внутренней стороне её бедра, и каждая клетка кожи реагировала: сначала вздрагивала, затем краснела и, наконец, плавилась в горячей дрожи.
Вера не отводила глаз, словно пыталась запомнить его, впитать в себя. "Детская," – сначала его это смутило, но затем пришло осознание: в этой неприспособленности есть своя правда. Она не стыдилась уязвимости, напротив, делала её оружием. Это было опасно.
Когда он сжал её тело, то почувствовал, как дрожат ноги и напрягаются руки. Вера не сопротивлялась, напротив, отвечала на каждое движение, цепляясь за него, будто хотела впитать всю его жесткость, усталость и страх.
Он не сразу вошел в неё. Первое, что сделал Григорий, – вынул из кухонного ящика узкое хлопковое полотенце с фирменной надписью "Ювелирный Салон Елены", и когда он повел Веру к кровати, она с иронией прикусила губу:
– Будешь пытаться меня укротить?
Он деловито откинул покрывало, усадил её на кромку матраса, потом аккуратно – даже заботливо – обернул полотенце вокруг её запястий, затянув узел на изголовье.
– Если сделаю плохо, можешь покусать, – сказал он, и в голосе было такое обещание, что она не удержалась от смешка.
Он смотрел на неё очень внимательно: как вырываются её плечи из тонкого халата, как напряжённо ходят жилки на шее, как вялая усмешка медленно расползается по лицу, уступая место растущей тревоге.
– И что дальше?.. – спросила она, но не успела договорить, потому что он резко, почти демонстративно, вошёл в неё.
В этот момент тело Веры изогнулось, как провод под напряжением, и во взгляде промелькнуло что-то, напоминающее страх. Не дав времени привыкнуть или осмыслить происходящее, он двигался ровно и мощно, словно поршень. Вера закусила губу, сначала сопротивляясь, но вскоре сдалась, растворившись в этих почти безжалостных ритмах. Он крепко держал её за бёдра, притягивая к себе, как будто опасался, что она исчезнет, если ослабить хватку.
В комнате витал аромат пота, лаванды, лёгкий запах кофе и пряной свежести её кожи. Полотенце натерло запястья, но она не просила остановиться; напротив, с каждым движением становилась резче и требовательнее. Чувствовалось, как она утрачивает контроль, в ней смешиваются злость, возбуждение и первобытное желание, о котором могла и не подозревать.