Он городской, она же, Лиза, — степнячка. Будто и не пара, но вот столкнулись однажды под ночным небом. Разве она, Лиза, такая уж простушка? Жена начальника дивизии видела в хате печные узоры, звала Лизу представлять в спектакле веселую дивчину. Того гляди, поедет в город учиться. В самом деле поедет, когда кончится эта кровавая страсть, эти бешеные ветры, когда снова побелеет Сиваш.
Про Олега сказала жене начальника — не осудила Лизу.
Может, Олег еще придет в Строгановку, как подсчитала, через два-три месяца. А может, никогда больше не появится.
Как подумаешь о нем — больно душа ноет…
Лопаты поднимались и опускались без передышки — время не ждет, вода надвигается. Если сплошь зальет — войска на той стороне останутся без хлеба, без воды и без помощи, Врангель всех переколет, а живых в плен заберет. Там и Антон, и отец. Отец снова пошел с войском.
Справа, на валу, сильно забухали пушки; снаряды ударяли веско, даже здесь сивашское дно подбрасывало. Мимо Феси с Лизой толпой прошли на новое место неустанные саперы, прошли с лопатами, в шинелях с подоткнутыми полами. Слышался разговор:
— Похоже, на валу опять штурмуют… И ночью пробуют.
Временами Феся поглядывала в крымскую сторону: не идет ли, не едет ли кто-нибудь с того берега? Вот зачернели мутные клубочки; медленно, едва уловишь глазом, они катились с той стороны, с большим трудом пробивались через текучую сивашскую мглу. Вот уже различимы длинные узкие повозки. Лошади еле вытягивали копыта из зыбкого ила. Бабы, копавшие по соседству с Фесей, вышли возчикам наперерез.
— Опять раненых везете?
Один из возчиков ответил:
— А кого же? Убитых на месте устроют.
Фесе подумалось, что сейчас она непременно узнает про Антона. Нет, сама, своими глазами увидит его в повозке! Выбежала к обозу. У самых глаз проплывали конские морды, запах конского пота бил в нос, скрип колес забивал уши. Будто над колыбелью, Феся склонялась над проползавшей мимо повозкой, не отшатывалась от запаха крови.
— Антон Горин! Есть — Горин?!.
Повозка проходила за повозкой, никто не отзывался. В них лежали по двое, по трое, возница сидел на самом краю. Феся слышала стоны. Рука тянулась погладить стонущего: а вдруг Антон не может говорить, отзывается стоном? Как и в госпитале, говорила раненому что-нибудь ласковое. Вот уже последняя повозка. Феся, уже не веря, что услышит Антона, спросила на всякий случай. И вдруг сидевший в бричке немолодой красноармеец схватил ее за руку.
— Антон Горин? Политрук? Знаю такого. Недавно в сражении был рядом. И ранило обоих сразу. Когда ехали с поля боя на хутор, он всю дорогу поддерживал меня… А ты не пугайся, он живой.
Не чуя ног, Феся шла и шла рядом с бричкой, красноармеец рассудительно говорил:
— Ранило в тяжелую минуту. Командир убит, батальон лежит — вот-вот его раздавят дроздовцы. И политрук наш упал на колено. Он за командира. Рубаху на себе рванул, вся в крови, на штыке поднял и пошел вперед! Но скоро опять упал.
— Где же он? Скажите скорей.
— На хуторе, наверно, прикорнул где-нибудь в тесноте…
— Значит, легко раненный?
— Всякая рана болит, — ответил красноармеец. — Правда, кровь сильно шла, но ничего. Я в бедро раненный, ногой не двинуть, не чувствую свою ногу, вот беда. И не больно уже, а двинуть не можно, не слушается. У него же ноги вполне здоровые, ходит бойко…
Феся требовательно спросила:
— На каком он хуторе? Не молчите!
— Как тот хутор называется, я не знаю, ты прости, — ответил красноармеец. — Помню, что две хаты, стог сена, большой стог. И еще собака…
На Сиваше мелькали огоньки фонарей. Волы и лошади тащили брички, цепь крестьян и красноармейцев погустела: подъехали ивановские и владимирские селяне. На крымском берегу, как и прошлой ночью, горели костры, а может быть, это были пожары? По небу расползлось зарево, в Сиваше, как кровь, поблескивало разлившееся море. Резкий ветер гудел в ушах.
Жарко пылала в ночи охапка соломы. Женщины и мужчины в ватниках и бойцы в подоткнутых шинелях стояли вокруг огня, обнимая черенки лопат, и блаженно жмурились. Были тут и Феся с Лизой. Сквозь гудение ветра и огня слышали голоса:
— Фрунзе прилетел, задал всем: такие-сякие, почему патронов и хлеба не везете героям на той стороне? Криком кричал!
— Что-то не так — он спокойный. А повозки пошли, повезли боеприпасы.
— Довезут ли? Вот так ветер! Нигде не слыхал такого. Воет, ну как сатана, да не один, а с помощником.