Щурясь на восходящее солнце, Фрунзе бормотал:
— Не отправлю.
Потом всю дорогу до Чонгара хмуро молчал.
Летчики под ясным солнцем вновь летали над перешейком, видели движение наших войск и скопление резервов Врангеля. Вечером на станции они доложили Фрунзе о виденном. Перевалившая через вал половина Шестой армии с трудом продвигалась на юг, к озерам. Другая половина — сивашские дивизии — еще только выходила с Литовского. Сейчас уводить Дондивизию?
В холодном вагоне Фрунзе навалился грудью на столик, быстро писал:
«Главкому, копия Ленину… Докладываю обстановку на фронте и о ближайших предположениях… Штурм увенчался успехом… Но в междуозерье противник обороняется ожесточенно, и мы несем очень большие потери. Несмотря на бодрое настроение нашей пехоты, продвижение совершается крайне медленно, и в данный момент я не могу сказать, будет ли армией теперь же выполнена задача по овладению юшуньскими позициями. Во всяком случае, в связи с бездействием нашего флота, чрезвычайной трудностью форсирования в лоб Чонгарских переправ и ввиду овладения нами Перекопом и Армянском, центр тяжести удара я переношу на Перекоп…»
И дальше писал, что задача овладения перешейком отнюдь еще не разрешена и может потребовать очень большого напряжения сил. Это вынуждает его настаивать на отмене распоряжения ставки о немедленной отправке Второй донской дивизии на Кавказский фронт. Если войска на днях овладеют Юшунью, то, конечно, дивизию можно будет направить безотлагательно. До этого — несколько рискованно. Его личное мнение таково: форсирование перешейков исключает всякую возможность кубанского десанта, а для дальнейшего стремительного наступления необходимо держать на главном направлении такие силы, которые обеспечат овладение Крымом не свыше чем в семидневный срок по выходе на полуостров… И подписался: «Командюж Фрунзе».
На заре открылась ровная, бурая степь, перетянутая проволокой, оголилась белесая, с кровавым отблеском холодного восхода, сонная гладь озер. Бугрились насыпки перед окопами в узких прогалинах в междуозерье, куда наступали красные полки.
…Олег и Кадилов с поредевшей ротой заняли окопы у самого Сиваша, недалеко от покинутого ночью вала. Кадилов полулежал, безучастный, подавленный. Олег суетливо мыкался среди солдат и тоже ничего не делал, как на празднике. Загадочная, странная улыбка не сходила с его губ. Кадилов, увидев, отворачивался с отвращением.
Потом свинцовая гладь воды в озере и в Сиваше прозрачно задымилась, золотистый пар медленно восходил в голубеющее небо. Перед линией окопов и проволоки солдаты ползали на коленях, ставили мины. Не торопились. В стороне от сложенных мин собирались кучкой. Олег пошел к ним, чтобы быть с ними, а не с Кадиловым. Приблизившись, услышал явственный в степи, довольно громкий разговор — в последние часы солдаты стали откровенны. Кто-то из них спрашивал:
— Где ж это Семенюк? Ночью ушел, так и нет его. Верно убили.
Один из солдат — коренастый, с пышными усами и горячими глазами — махнул рукой на север, в сторону красных.
— А ты поди туда, там спроси Семенюка. Он умнее всех оказался… Звал меня с собой, а я сдрейфил.
Олег понял, что солдат Семенюк, исчезнувший вчера ночью, перебежал к красным. Как он сумел? А солдат с пышными усами, злобно поблескивая глазами, сейчас полушепотом приказывал своим товарищам:
— Взрыватели не ставь, зарывай отдельно… Не хочу таких же, как я, мужиков губить.
— Тихо ты, вон офицер.
Усатый махнул рукой:
— Этого не бойся, у него у самого в глазах двоится.
Олег вздрогнул: «Нет, я твердо решил, только жду удобного случая…»
Солдаты притворно старательно закидывали мины сухой мерзлой землей, почти не маскируя.
— Ладно, вроде суслики нагребли.
Едва прикрывшись полой шинели, быстренько, отдельно от мин, закапывали в землю взрыватели. Олег будто не слышал, не видел этого, отвернулся, широко раскрыв глаза.
Встав с колен, солдаты собрались вокруг него, смотрели насмешливо.
— Что ж это теперь будет, господин офицер, говорили, что вал неприступный, никому не взять? А вот что получилось на деле. Красные скоро будут здесь.
Олег ответил, что вал насыпали люди, люди же и взяли. Солдаты перемигнулись.
Вдруг все засуетились. Вдали, на первой линии обороны, поднялся дым, там началась стрельба. Олег с солдатами залег в окопы.
Через час в степи показались густо бегущие фигурки. По линии окопов посыпались выстрелы. Слева фигурки стали падать, а прямо против роты Олега продолжали бежать, прижимаясь к берегу Сиваша. Олег не видел, кто как у него стреляет, заметил только, что Кадилов с перекошенным лицом бьет яростно, без остановки. Вот он с сумасшедше-веселым выражением лица швырнул гранату, сейчас же вторую. Когда осела земля от взрыва, показались «те». С винтовками наперевес, покачивая штыками, набегали… Кадилов стукнул Олега кулаком.