Все у Врангеля идет на лад. Одно плохо: народ не признаёт. В лесах и даже в степи — партизаны. Сколько ни вешай, люди смеются. Про свиту его говорят: «Они за бароном, как овцы за бараном». Поют политические частушки, передразнивают его речи:
От тайги до моря покатилась молва-легенда: идет под красным знаменем командир-победитель, с виду простой боец, ест из котелка, весел, вежлив, на шлеме звезда, глаза голубые, ясные. Глаза — его сила: безоружный войдет в логово басмачей под ножи; взглянет, и вот уже смеются главари, к груди прикладывают руки; белые генералы перед ним робеют. Владеет он какой-то книгой, еще мальчиком нашел ее в горе, насыпанной Александром Македонским. Нынче пойдет против Врангеля — стало быть, скоро Врангелю и войне конец…
Но только в сентябре горячий запыленный поезд помчался из раскаленной Азии на запад, в Москву. На открытой платформе — серый легковой «фиат», своих автомобилей в России еще нет, скоро ли будут? На забитых эшелонами многолюдных станциях поезд недолго держали, помашут флажком, свисток, гудок, и мчится дальше — в зной степей, на узкие горные повороты.
Ехал известный всей Республике командующий Туркестанским фронтом Михаил Васильевич Фрунзе. В опущенном окне вагона мелькнула его выгоревшая гимнастерка… С ним его жена, на станциях видали: шла с ребенком на руках; его адъютант, ординарцы, шоферы, товарищи-помощники, которые любили его и иногда разбирали по косточкам. Комиссар Дмитрий Фурманов, опустив веки, тихо говорил:
— Удивительный он какой-то! Большой ум — а детская наивность взора, движений, отдельных вопросов. Улыбается смущенно, а глаза умнейшие, даже веселье в нем какое-то зоркое, умное. Говорит просто, точно. Мысли всегда понятные, глубокие, продуманные. Доказывает убедительно, твердо. Решает смело, сильно. И вот — этот вид детской ясности. Что же это? Ведь не притворство. Чистота совести, наверное… Я проникнут глубочайшей симпатией к нему…
Ехали спешно, вызывал Владимир Ильич Ленин. Фрунзе сидел в купе у столика, крепкой рукой подперев голову. Короткий ежик, узкая кайма бороды темным ободком охватывали круглое, со свежей, чистой кожей лицо. Поднял голову к окну, — глаза голубые.
Путь долог. Весь день, пока светло, читал и читал. Когда стемнело, лег. Скоро встреча с человеком, чье имя в двадцатом веке — величие планеты Земли. Хотелось душевно подготовиться к этой встрече. Думал о своей жизни с того далекого времени, когда он только начинал видеть мир…
В сиянии снежно-белых величавых вершин Ала-Тау дремал глинобитный, камышовый, с мутными арыками и серыми дувалами родной Пишпек, когда-то крепость Кокандского ханства… Сейчас в беспорядке вставали перед закрытыми глазами камышовая крыша, скамеечка у белой стены, ставни на окнах отцова дома; арыки, в которых купался; пустырь, где охотился за ящерицами; гигантские камни с древними таинственными надписями; башня Бурана, издалека в степи видная караванам; цепи гор, хвойные, почти черные леса, голубые потоки рек и серые волны овечьих отар, пересекающих дорогу; дунганский товарный обоз, с которым восемь дней на волах ехал в Верный в гимназию; яблоневый розовый цвет садов, ярмарки, баранье сало, туши, шкуры; полосатые будки часовых; дворец генерал-губернатора и страшные селения, в которых не было ни одного здорового, — киргизы тысячами болели и умирали, ребятишек смерть уносила охапками.
Он, гимназист, давал уроки за обеды. В сырой подвал гимназии тайно спускались члены кружка самообразования, зажигали свечу, пугая мокриц и пауков, — всякая нечисть боится света! Читали запрещенную литературу, делились мыслями и наблюдениями. Купцы в лавках «законно» злодейски обманывают киргизов. А люди счастья хотят. Многие ищут его где попало, с призрачной надеждой: за Пишпеком Фаланговую горку, что насыпал, по преданию, Александр Македонский, жители всю изрыли, надеясь отыскать золотой клад… Воронежская русоголовая, сероглазая родня Фрунзе по матери во главе с дедом Ефимом Бочкаревым приехала сюда, в семиреченскую степную даль, на лёссовое плодородие, искать счастья, просто хлеба. Другие за гроши спускались под землю в донецкие шахты или гибли в болотах на строительстве дорог. Плечистый, смуглый, черноусый человек из молдавских крепостных, отец Фрунзе, Василий, Васыл, как звали его киргизы, умер совсем еще не старым — однажды его нашли мертвым в его фельдшерской комнате…