Врангель слышит, у него заходится сердце, и еще отчаяннее его войска кидаются в бой.
А Фрунзе? Неужто красные командиры не знают о планах Врангеля? Знают. Фрунзе отбивает удары, сам набирает силы на правобережье Днепра, и не может Врангель их отвлечь. На западе сдерживает белых Шестая армия. Вторая Конная преграждает путь на север. Тринадцатая — на восток. Семь дней бились, наконец остановили наступление на восток черного барона.
По железной дороге придвигались новые полки.
Ехали с частушкой — обращением к белому солдату:
Вот еще одну армию сформировал Фрунзе, Четвертую, расположил ее в центре. А Ленин торопит Буденного: скорей, скорей передвигайте вашу армию на Южфронт, примите героические меры.
Ночью у лампы с зеленым абажуром, часто макая перо, Фрунзе записывает в тетрадку разговор по прямому проводу с главкомом в Реввоенсовете республики:
«Считаю, что Врангель переоценивает свои силы. (По выражению бойцов — и глазаст, и ротаст, а пути в нем нет.) Имею в виду его намерение лучшими дивизиями переправиться в Заднепровье, не опасаясь наших ударов с севера и с востока… Меня тревожит возможный выход Врангеля за Днепр и фронтальная атака на Каховку. Удайся она, поколеблется наше положение на правобережье, наши ударные массы здесь могут быть опрокинуты…»
Да, две лапы — две армии белых — метнулись за Днепр, чтоб соединиться на шее Каховки. Но в считанные часы Фрунзе двинул к переправам белых красные дивизии. Железные лапы отдернулись назад. Белые кинулись на лобовой штурм Каховки, а Фрунзе уже успел вернуть сюда дивизии. Семь суток длился кровавый бой.
«Сообщайте обо всем подробно». Но докладывать Ленину — потребность для Фрунзе самого. Начиная с того утра, когда он встретился с Гусевым, и они обсудили положение, телеграфные доклады Ленину следовали чередой, то развернутые, то сжатые, и всегда будто пульсирующие, под стать переменчивой обстановке беспрерывных боев и передвижений.
И вот уже Фрунзе и член военного совета товарищ Гусев телеграфируют Ленину:
«Сообщаем, что стратегический план Врангеля потерпел полное крушение. Все атаки нами отбиты, наши войска выдержали все удары пехоты, артиллерии, танков и, перейдя в контрнаступление, отбросили противника. Нами разбиты пять дивизий, взяты орудия и пулеметы. Взяты даже танки».
Владимир Ильич тотчас отвечает:
«Получив Гусева и Вашу восторженные телеграммы, боюсь чрезмерного оптимизма. Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма».
Переходы вброд!
Вновь сидит Фрунзе у лампы… Главком теперь ожидает удара Врангеля на север. Нет! Фрунзе считает, что Врангель явно оттягивает свои полки. Уход Врангеля в крымскую бутылку — это более неприятная возможность. Нажимать теперь на юг нельзя — выдавишь Врангеля в Крым. Маловероятно и то, что Врангель немедленно спрячется в бутылку, не померявшись силами с красными перед Крымом.
А Врангель с генералами и советниками из иностранных миссий в Мелитополе без аппетита едят переспелые дыни и думают, как быть. Америка, Англия и Франция настаивают: не уходить в крымскую бутылку. Да, уход — это голод, лишения и почти белый флаг: Франция не даст денег, Запад отвернется. А если он, Врангель, постарается, удержит хотя бы клочок Северной Таврии, то Пилсудский, возможно, затянет подписание мирного договора с Советами (Франция прикажет), а тем временем в Польше встанет еще одна белая армия из бежавших русских. Такой расчет.
Но вот уже грохочут тачанки с пулеметами, цокают тысячи подков по мерзлой земле (вдруг ударил мороз), ржут кони, беспрерывно скрипят седла — к фронту подвигается окутанная теплым паром армия Буденного. Ленин по телеграфу передает ей свою огромную тревогу: «Врангель явно оттягивает свои части. Упустить его было бы величайшим преступлением». Фрунзе знает об этой телеграмме. Назревают решающие события.
В морозный октябрьский день поезд Фрунзе мчится к войскам. Ночь стоит в степи на станции Апостолово. Огоньки цигарок и фонарей стремительно ходят на путях. За стуком буферов и клекотом подъезжающих тачанок не слышно гула орудий вдалеке. Ночью в вагоне собираются командармы и принимают план битвы. К рассвету директива Фрунзе рассмотрена, он подписывает ее, общее наступление решено. Его увлекает приподнятое настроение, молодые, яростно-веселые глаза бритых командармов. Он зовет своего бессменного адъютанта: