Я начал принимать Оттоклевит. Прогресс был феноменальным! Через неделю мастер Гленн ворвался в палату.
— Это невероятно, но вы… вы абсолютно здоровы, — бормотал он, выпучив глаза.
Выслушав его, я довольно улыбнулся. Результаты анализов говорили, что от ранений не осталось и следа, разве что несколько новых шрамов на теле. Невероятно счастливый, я сорвался с места и понёсся в лабораторию, оставив недоумевающего медика.
Позвав ассистентов, я принялся готовить порцию лекарств для Отто. Мы весело смеялись, радуясь успеху… Дверь распахнулась, и в лабораторию вошёл старший помощник мастера Гленна. Он отвёл в сторону мрачный взгляд и, не поднимая глаз, произнёс ледяным голосом:
— Сэр, сочувствую…
Внутри всё похолодело от этого жуткого тона. Уронив на пол колбу с химикатом, я кинулся в палату. Там, склонившись над телом Отто, понуро стоял Гленн.
— Он был сильным человеком, — угрюмо произнёс медик. — Любой другой на его месте не протянул бы и недели…
Всё вокруг померкло. Я опустился на корточки и обхватил голову руками.
«Надо было рискнуть. Как… как я мог это допустить? Он мой единственный друг. Он спас меня, пожертвовал собой. Я, я виноват в его смерти!»
В памяти мелькали картинки. Вот Отто робко стоит перед строем, только появившись в Школьном Доме. Вот мы тащим раненого Маллигана по мрачным подземельям Глазниц Предков. А вот он уже на базе Мантикор с щеголеватыми усиками и смешливой искоркой в глазах, улыбается мне. А теперь… теперь он лежит здесь, связанный холодными узами смерти.
Губы пересохли и потрескались. Казалось, будто сама старуха-смерть передаёт прощальный поцелуй, высасывает все чувства, оставляя лишь пустоту, чёрный безжизненный вакуум, затягивающий меня всё сильнее и сильнее…
Глава 32
Выписавшись из госпиталя, я, совершенно опустошённый, поехал в свою квартиру. Она находилась на втором кольце жилых районов столицы.
Едва голова коснулась подушки, я моментально отключился, забывшись беспокойным сном. В растревоженном сознании возник образ родителей. Мама укоризненно качала головой, а отец, устремив на меня суровый взгляд, грозил пальцем… Вздрогнув, я проснулся.
Через минуту дремота снова одолела… Ко мне приближалась люди в чёрных одеждах. Один человек отделился от группы и вышел вперёд — это был капрал Рон Милтон из погибшего отряда. Он приближался, волоча за собой вывалившиеся внутренности. В его груди зияла огромная дыра с рваными краями, через которую были видны другие солдаты.
— Вик, когда в «Золотую Бочку»? Мы заждались, — говорил капрал.
— Да-да, командир, — соратники за его спиной утвердительно кивали.
Их лица были окровавлены. С пальцев медленно стекала густая кровь. Кровь капала отовсюду. Кровь! Кровь! Кровь! Реки крови повсюду! Я видел её, слышал её запах, чувствовал её солёный привкус. Кровь бежала по земле красным потоком и дождём падала с неба. Она прибывала и прибывала, покрыв солдат по щиколотку, по пояс, а затем полностью поглотила их, оставив лишь пузырящиеся холмики над головами…
Очнувшись от жуткого сна, я почувствовал, как холодный липкий пот пропитал одежду. Сон был настолько реальным, что, вскочив с кровати, я невольно огляделся. Было уже за полночь.
«Да уж, тут без „Золотой Бочки“ не обойтись. Нужно выпить чего-нибудь крепкого…»
Добравшись до питейного заведения, я направился к стойке, за которой скучал молодой бармен, протирая и без того отдраенные стаканы. Подняв глаза, он ввинтился взглядом в мою красную нашивку и довольно причмокнул.
— Оказывается, и герои Корпорации не прочь промочить горло, — задорно подмигнул бармен. — Что желаете, сэр?
— Двойной «Шаг в преисподнюю», пожалуйста.
— Ого, достойно, — ответил парень и принялся колдовать над содержимым.
Ещё никогда на душе не было так муторно. Я пил порцию за порцией, вспоминая друзей и товарищей, которых отняла война.
«Авось закончится когда-нибудь чернота эта…» — вспомнился Дедушка.
Я явственно представил, как мы с Одди бегаем по лагерю Страдальцев где-то далеко от войны и увлечённо играем со своими детишками.
— Проклятая война! — крикнул я и громко стукнул стаканом о стойку, чем привлёк внимание немногочисленных местных забулдыг.
Уже под утро я на автопилоте вернулся домой и сразу же отключился. Проснулся только к вечеру. Скорбь о погибших друзьях и близких заполнила сознание.
Я подошёл к ящику с бумагами и бережно достал старую картину. На её обороте была любовно выведена надпись: «Дорогому другу Шандару на долгую память». После гибели друга я взял картину себе. И сейчас, не в силах сдержать слезы, смотрел на неё и, обводя пальцем контуры друзей, жалобно стонал ещё не протрезвевшим голосом: