Ночь наступила как-то неожиданно, застав нас врасплох. Хотя на западе небо еще было светлым, в костры подбросили побольше плавника, чтобы они светили ярче. Не знаю почему, но с наступлением темноты мной завладела меланхолия. Возможно, я был слишком счастлив и понимал, что это не может длиться вечно. А может, дело было в том, что это было мое последнее лето на Льюисе. Хотя я не знал тогда, что вернусь всего один раз — на похороны. Я открыл новую банку с пивом и пошел бродить среди костров на берегу. На веселые лица собравшихся вокруг людей ложились отблески пламени; все пили, курили и смеялись. Сладкий аромат марихуаны смешивался с запахами горящей древесины и барбекю. Стоя у кромки воды, я смотрел в небо, свободное от городских огней, и тонул в его безграничности, наполненной звездами.
— Эй, Фин! — Я обернулся и увидел у ближайшего костра Дональда вместе с еще несколькими ребятами. Он обнимал девушку, да и все остальные в основном разбились по парам. — Какого черта ты делаешь один, в темноте? Присоединяйся к нам!
Честно говоря, мне не очень этого хотелось. Я наслаждался одиночеством и меланхолией. Но и грубым быть не хотелось. Когда я вошел в круг света от костра, Дональд обнимался со своей девушкой и отпустил ее, заметив рядом меня. Именно тогда я увидел, что это была Маршели. И почувствовал легкий укол ревности, как будто сквозь тело прошел электрический разряд. Я уверен, что лицо мое вспыхнуло, но неровный свет костра скрыл мое смущение.
Маршели надменно улыбнулась, глядя на меня с холодным расчетом:
— Да никак наша любопытная Варвара пожаловала.
— Любопытная Варвара? — Дональд улыбнулся в замешательстве. Он, наверное, был единственным в Нессе, кто не слышал историю о происшествии на пляже. Может, он в то время был на материке, где раздобыл свой красный «пежо» с откидным верхом. Так что Маршели все ему рассказала, правда, преподнесла немного иначе, чем это сделал бы я. Он смеялся так, что я решил: он вот-вот задохнется.
— Чувак, это отпад. Сядь ты, бога ради. Выкури с нами косяк и расслабься.
Я присел, но отклонил протянутую самокрутку:
— Нет. Я, пожалуй, ограничусь пивом.
Дональд понимающе глянул на меня и склонил голову:
— Да ты у нас девственник в смысле наркоты?
— Во всех смыслах, — добавила Маршели.
Я снова покраснел и вновь поблагодарил темноту и мерцание огня:
— Конечно нет!
Но я лгал. И подозрения Маршели тоже были верны.
— Тогда хватит выеживаться, — сказал Дональд. — Будешь курить с нами?
Я пожал плечами. Я пил пиво и наблюдал, как Дональд аккуратно скручивает то, что сегодня называют косяком. Он сложил вместе четыре листочка папиросной бумаги, высыпал травку в центр и распределил по всей длине, потом раскрошил застывшую смолу. На край бумажки он положил тонкую полоску картона и начал заворачивать бумагу вокруг нее, превращая все это в длинную самокрутку. Лизнув липкий край бумаги, он заклеил сигарету, а ее конец закрутил. Именно этот конец он и поджег, глубоко затянулся и, задержав облако дыма в легких, передал косяк Маршели. Пока та затягивалась, он медленно выдохнул, выпуская дым в ночной воздух. Я увидел почти мгновенный эффект — на него снизошло умиротворение. Маршели передала сигарету мне — конец был чуть влажным от ее слюны. Я изредка покуривал, поэтому не думал, что опозорюсь, поперхнувшись затяжкой. Но я не ожидал, что дым будет таким горячим, и меня одолел приступ кашля. Отдышавшись, я заметил, что Дональд и Маршели смотрят на меня с понимающими улыбками.
— В горле запершило, — объяснил я.
— Затянись тогда еще раз, — предложил Дональд, так что мне не оставалось ничего другого, как подчиниться. В этот раз мне удалось секунд на десять удержать дым в легких — прежде чем медленно выдохнуть, я успел передать косяк обратно Дональду.
Следующие пятнадцать минут я провел, смеясь над всем и вся. Просто удивительно, каким все казалось забавным: реплики, взгляды, взрывы смеха у соседнего костра. Все это меня веселило. Маршели и Дональд наблюдали за мной с невозмутимостью опытных курильщиков, пока я, наконец, не начал успокаиваться. К тому времени, как был раскурен второй косяк, я чувствовал себя настоящим мудрецом. Я смотрел на огонь и знал все ответы на вечные вопросы, которые так любит задавать молодежь. Ответы были столь же эфемерны и неуловимы, как пламя, и никак не вспоминались на следующее утро.