Он покачал головой, не зная, что сказать, и наконец спросил:
— Тогда что же случилось?
— Ты не любил меня достаточно сильно. Я вообще не уверена, что ты меня любил.
— А Артэр любил?
Ее глаза наполнились слезами.
— Не надо, Фин. Даже не начинай.
Он в три шага пересек кухню и положил ей руки на плечи. Она отвернулась.
— Маршели…
— Пожалуйста, нет. Я не хочу этого слышать, — она как будто знала, что он собрался ей сказать. — Сейчас, Фин, после всех этих потерянных лет… — Она взглянула ему в глаза. Их лица разделяло несколько дюймов. — Я просто не выдержу.
Они поцеловались раньше, чем кто-то из них успел понять, что происходит. Это было рефлекторное действие, а не сознательное решение. Их губы встретились, снова разделились; они вздохнули и перешли к глубокому поцелую. Чайник начал трястись и булькать — вода в нем закипела.
Шаги Фионлаха на лестнице заставили взрослых отшатнуться друг от друга; оба вздрогнули, как от удара током. Маршели, покраснев, схватила чайник и налила в их кружки кипяток. Фин засунул руки в карманы и уставился в окно невидящим взглядом. Фионлах вошел в кухню из гостиной, неся большой вещмешок. Он надел толстый шерстяной свитер, а поверх него — непромокаемую куртку. Фин и Маршели могли не бояться, что подросток заметит что-то странное в их поведении: он был в мрачном настроении, взбудоражен и погружен в свои мысли.
— Мы отплываем сегодня.
— На Скалу? — спросил Фин. Фионлах кивнул.
— Почему так рано? — смущение Маршели мгновенно сменилось искренней материнской заботой.
— Гигс говорит, что идет плохая погода. Если не выйдем сегодня, застрянем тут на неделю. Астерикс подберет меня в конце дороги. Мы едем в Сторновэй грузить корабль и отплывем оттуда.
Он открыл дверь. Маршели быстро подошла к нему, взяла за рукав:
— Фионлах, ты можешь не ехать. Ты же знаешь.
Значение его ответного взгляда могла истолковать только она.
— Я должен.
Подросток освободил руку и вышел, даже не попрощавшись. Фин видел из окна, как он вскидывает на плечо вещмешок и быстро идет прочь по дорожке. Полицейский повернулся к Маршели. Она застыла у двери и подняла глаза, только когда почувствовала его взгляд.
— Что было на Скале в тот год, когда там были вы с Артэром?
Фин нахмурился. Сегодня его спрашивали об этом уже второй раз.
— Ты знаешь, что там было, Маршели.
Она едва заметно качнула головой:
— Я знаю только то, что вы все рассказали. Но там наверняка случилось что-то еще. Вы оба изменились — ты и Артэр. С тех пор все пошло не так.
Фин резко вздохнул:
— Маршели, больше ничего не было! Господи, разве тебе мало? Отец Артэра погиб. Я тоже чуть не умер.
Она посмотрела на него, склонив голову. В ее глазах было осуждение — как если бы она знала, что он говорит не всю правду.
— Умер не только отец Артэра. Умерла наша любовь. И твоя с Артэром дружба. Все, чем мы были, умерло тем летом.
— Ты думаешь, я тебе лгу?
Она прикрыла глаза:
— Я не знаю! Правда, не знаю.
— А что говорит Артэр?
Она открыла глаза и ответила уже тише:
— Артэр ничего не говорит. Он ничего не говорит уже много лет.
Внезапно из глубины дома раздался голос — слабый, но все еще властный:
— Маршели! Маршели! — Это была мать Артэра. Маршели подняла глаза к потолку и издала длинный, тоскливый вздох.
— Я сейчас! — крикнула она.
— Я лучше пойду, — Фин двинулся к двери.
— А как же твой чай?
Он повернулся, их глаза снова встретились, и ему захотелось погладить ее по щеке.
— В другой раз.
Он спустился по ступенькам и направился туда, где оставил машину Ганна.
«Мы так глупо потратили свою жизнь! Упустили все шансы просто по глупости!..» Эти мысли давили на Фина, погружая его в уныние. Тяжелые тучи над Минчем и дыхание Арктики в крепчающем ветре только ухудшали его настроение. Он свернул и поехал вверх по холму, прочь из Кробоста, к повороту в сторону гавани. Полицейский остановил машину у дома, где почти десять лет прожил со своей теткой. Он вышел из машины и глубоко вздохнул, встав лицом к ветру, слушая, как прибой накатывает на гальку внизу.
Дом тетки был закрыт и заброшен. Она завещала его благотворительной организации, которая заботилась о кошках, а та не смогла его продать и вскоре забыла о нем. Фину казалось, он должен испытывать хоть какие-то чувства к месту, где прожил так долго. Но он оставался холоден. Ни единого воспоминания. Тетка не обращалась с ним плохо, и все же ее дом будил в нем уныние и отчаяние, причину которых он сам не мог объяснить. Дом этот выходил на бухту, куда лодки рыбаков когда-то привозили улов. Потом рыбу засаливали в солильнях, стоявших на холме над побережьем. Сейчас только остатки каменного фундамента говорили о том, что они когда-то существовали. На мысу стояли три высокие каменные пирамиды. В детстве они завораживали Фина; он часто приходил к ним, клал на место камни, которые уносили особенно жестокие шторма. Тетка говорила, что пирамиды выложили три солдата, вернувшиеся со Второй мировой войны. Никто не знал, почему они это сделали, а сами солдаты давно умерли. Фин задумался, восстанавливает ли кто-нибудь эти пирамиды сейчас.