— Споткнулся. Все нормально.
Челнок взглянул на Кроху, тот махнул рукой, мол, дверь прикрой.
— Пошли, — Челнок выжал в коридор Боксера и Пестрого, прикрыл дверь.
Кроха сунул могучие руки в карманы брюк, прошелся из стороны в сторону, остановился и вновь повернулся к сыну.
— Ты выбирай выражения, когда базар трешь. — Дима только пожал плечами. Мало-старший помолчал минуту. — Так, говоришь, никому нельзя доверять? Даже тебе?
— Любого человека можно заставить сделать все, что угодно. Это лишь вопрос времени и методов воздействия. — Дима отвечал невозмутимо, словно и не получил только что по физиономии. Об ударе напоминало только алое пятно, разгоравшееся на его щеке. — И если я внезапно позвоню тебе среди ночи и попрошу приехать на «стрелку» — захвати с собой пистолет, а заподозрив неладное, стреляй, не раздумывая. — Кроха хотел было что-то сказать, но Дима остановил его движением руки. — Твои эмоции ничего не изменят. Ты сам выбрал такую жизнь, и мне странно, что приходится объяснять тебе ее правила.
Кроха, словно бы пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, вытащил из кармана руку, посмотрел на слегка покрасневшие костяшки пальцев.
— Так, говоришь, я старый и глупый? — И, не дождавшись ответа, спросил: — Но силенка-то еще осталась, а?
— Ничего, — абстрактно согласился Дима.
«Хотя я думал, ты сильнее», — повисло в воздухе столь явно, что показалось высказанным.
Кроха усмехнулся. А Дима подумал, что отец, похоже, действительно стареет. Или устал? И плохо не то, что своим поступком он как бы признавал правоту сына, а то, что не мог позволить себе быть слабым. В мирный период подобное можно себе позволить, хотя и тогда несдержанность не красит, но во время боевых действий — нет.
Челнок, Боксер, Пестрый… Они привязаны к отцу. По-своему, конечно. Эти парни поедут с ним на любую разборку, станут стрелять, если того потребует ситуация, и будут готовы погибнуть, раз уж так фишка легла. Но каждый из них выберет жизнь, когда вопрос встанет определенно и возникнет необходимость выбора. И немаловажную роль в их выборе сыграет именно слабость. Слабость его, Димы, отца. Известное правило, применимое абсолютно для всех жизненных ситуаций: «Рыба ищет где глубже, а человек…»
— Ладно. Мне пора, — закончил он. — Пойду посмотрю, как там Катя. Да узнаю, когда можно ее забрать.
— Расслабься. Челнок все сделает, — сказал Кроха.
— Не стоит. Я сам.
Он вышел из ординаторской, прикрыл за собой дверь. Выждав пару секунд, Кроха последовал за ним.
— Вадим, — резко позвал Дима, оказавшись в коридоре. Советник подошел, остановился за спиной. — Пойдем.
Они толкнули дверь небольшого тамбура, разделявшего две палаты. Дима пропустил советника вперед, нажал на створку ладонью, прикрывая плотнее. Достал из кармана блокнотный лист, протянул Вадиму.
— Вадим, срочно «пробей» этих людей и их машину. И еще. Отправь двоих… нет, лучше троих ребят в школу к Настене и пару ребят сюда.
— Хорошо, Дима. — Советник взял листок, сложил, сунул в карман. — Все сделаю.
— Дальше, позвони в офис Наталье. Пусть она отменит все встречи, назначенные на сегодня, завтра и послезавтра. Если от меня требуется подпись — пускай отправит бумаги по факсу на мой домашний номер. Скажи, завтра к вечеру их доставят. И еще, отправь кого-нибудь в «Шанхай», пусть передадут мои извинения. И не говори об этом с отцом.
— Конечно, — тот кивнул. — Дима, ты извини, я не думал, что…
— Все нормально, — отрубил Дима. — Работай.
Дима вошел в Катину палату. Кровати в отделении были под стать оборудованию — импортные, удобные, дающие максимальную степень комфорта. Катя не лежала, а полусидела.
Выглядела она неважно. Правый глаз затек, на виске темнела ссадина, на щеке царапины от удара об асфальт. Волосы с правой стороны выстрижены. Держалась Катя напряженно, нервно.
— Ты забрал Настену из школы? — спросила она, как только за Димой закрылась дверь.
Прошлый их разговор состоялся еще в ординаторской и занял не больше минуты. Врач не позволил общаться дольше. Надо было сделать рентген, обработать раны и ссадины, сделать какие-то уколы.
— Нет. Но я отправил туда троих ребят. Не волнуйся, все будет в порядке, — ответил он, подходя и присаживаясь на край кровати.
— Спасибо, — Катя слегка расслабилась, поправила спадающие на лицо волосы. — Я, наверное, ужасно выгляжу, — усмехнулась она. — Сама чувствую. Лицо, как подушка.