Миновав второй этаж, лифт медленно остановился на третьем. В нос ударил пыльный запах коврового покрытия. Сугуро вышел в коридор.
Тишина.
Пошел по коридору, скользя глазами по номерам: триста шестой, триста седьмой, наконец, триста восьмой. Постучал в дверь.
– Не заперто!
Нарусэ его ждала. Одетая в кашемировый свитер, она сидела, откинувшись на диване, и курила сигарету. На свитере блестела серебряная брошь с искусственным бриллиантом. Сугуро впервые видел ее курящей.
– Не сомневалась, что вы придете. – Затушив сигарету, она поднялась.
Надо было что-то ответить, и Сугуро сказал сиплым голосом:
– Я пришел встретиться с самозванцем.
– Загляните в соседнюю комнату. – Нарусэ не стала тянуть время, сразу приступив к делу. – Это номер-люкс.
Приподняв руку, она указала на дверь, ведущую в соседнюю комнату. Там, по всей видимости, была спальня.
Толкнув дверь, он заглянул туда. В глаза бросилась огромная постель. На ней ничком лежала, как ему показалось в первую минуту, большая кукла, в свитере и джинсах. Спутанные волосы падали на невинное лицо девочки школьного возраста. Это была Мицу, погруженная в глубокий сон.
– Что это значит? Почему здесь эта девочка? – воскликнул Сугуро потрясенно. Он почувствовал, что попал в западню, расставленную Нарусэ. – Вы же обещали свести меня с тем человеком!..
– Да, конечно, он скоро придет.
– Прежде надо отправить отсюда Мицу. Уведите ее!
Нарусэ смотрела на него улыбаясь, и в этой улыбке странно мешались сочувствие и озорство, точно он был маленький ребенок, сказавший какую-то глупость.
– Девчонка слишком много выпила. Так развезло, что куда ей теперь идти домой!
– Что вы с ней сделали?
– Ничего. Мы ждали, когда вы придете, смотрели телевизор, пели песни… Я рассказывала ей истории из своего детства.
– Зачем вы привели сюда Мицу? – накинулся он на Нарусэ, чувствуя, как голос срывается от волнения. – Она только внешне выглядит взрослой, а по сути это еще неразумное дитя. У нее чудесный характер. Она сама доброта; если кто-то оказался в трудном положении, готова помогать себе во вред… Поэтому она так легко вам поддалась, ничего не подозревая.
– Знаю, – кивнула Нарусэ, продолжая улыбаться. – В больнице я не раз имела возможность наблюдать, как заботливо она ухаживает за стариками.
– Когда у меня был жар, она всю ночь не отходила от моей постели.
Вспомнилось улыбающееся лицо Мицу, прикладывающей ладонь к его лбу.
– И все же, – сказала Нарусэ на этот раз серьезно, – только ли любовь испытываем мы при виде такого добродушия? Только ли сочувствие пробуждает в нас это воплощение невинности? Вы писатель, вы должны знать. – Внезапно ее лицо покрыло выражение глубокой скорби. – Не думаю, что сердце человека такая простая вещь… Только ли любовь и сочувствие вы испытывали к Мицу?
Сугуро, которого она затронула за живое, немного растерялся.
– Вы позвали меня сюда, чтобы это проверить?
– В мире есть множество женщин, которые ушли от своего мужа только потому, что он был воплощением доброты. Думаю, это свойственно всем: когда человек, с которым вы имеете дело, слишком добр и великодушен, хочется причинить ему боль. – В голосе Нарусэ послышался вызов. – Можно вас спросить?
– Зачем? Я и так знаю, что вас интересует, – попытался Сугуро уйти от вопроса.
Но Нарусэ не поддалась:
– Иисус, в которого вы верите… Не потому ли его в конце концов убили, что он был слишком невинным и чистым?
– Что вы хотите сказать?
– Когда Иисус, обливаясь кровью, шел к месту казни, неся на спине крест, толпа поносила его и швыряла в него камнями. Не кажется ли вам, что они получали от этого наслаждение, о котором я постоянно вам говорю? Невинный, чистый человек страдает у всех на глазах… И поскольку это доставляло людям наслаждение, они продолжали мучить его все более жестоко. Потому, что Иисус был слишком невинен, потому, что Иисус был слишком чист… Настолько, что в нас возникает желание осквернить… Это свойственно всем, у каждого человека в глубине души таятся такие желания… Только не всякий отваживается туда заглянуть. Вы не исключение. Взять ваши романы… Правда же… Вы написали о человеке, который предал Иисуса, но в конце концов, после того как трижды пропел петух, раскаялся и плакал горько, но всеми способами вы избегали писать о толпе, которая кидала камни, пьянея от удовольствия…
– Я не отрицаю, есть вещи, писать о которых не возьмется ни один писатель.
– Вы увиливаете. – Нарусэ еще шире открыла свои и без того большие глаза. После чего, словно поддразнивая его, сказала: – Сегодня пятница, пусть это и случайное совпадение, день, когда был распят Иисус. День, когда толпа кидала в Иисуса камнями. Поэтому я нарочно пригласила вас в эту гостиницу… – Она рассмеялась. – Извините. Но я говорю правду.
– В любом случае вы обманули меня, пообещав встречу с тем типом.
– Вы можете сейчас же с ним встретиться, – отмахнулась Нарусэ.
– Где?
– В соседней комнате.
Он направился к двери, но:
– Так нельзя, если вы войдете без разрешения, он рассердится, – остановила его Нарусэ. – Вон туда.
Она указала рукой на дверь возле ванной.
– Видите там стенной шкаф? В задней стенке сделано отверстие, чтобы подглядывать в спальню.
– Отверстие для подглядывания?
– Да, в Синдзюку в злачных местах это сейчас модно. Среди членов клуба этой гостиницы есть люди, пожелавшие получать такое же удовольствие… Оттуда вы сможете его увидеть.
– Но что он делает с Мицу?
– Полагаю… – сказала Нарусэ невозмутимо, – демонстрирует чувства, которые вы питаете к этой девочке.
– Бросьте эти шуточки! У меня нет каких-то особых чувств к ней.
– На поверхности. Но в вашем подсознании…
– Я не питаю к ней никаких непристойных желаний…
– Но послушайте, желания не ограничиваются сексом. Каких только желаний не бывает!
– Например?
– Если посмотрите… – сказала Нарусэ, как будто специально для того, чтобы подстегнуть его любопытство, – сами поймете.
Сугуро колебался, не зная, на что решиться. С одной стороны, он хотел поскорее увести Мицу отсюда и вернуть ее домой. С другой – было сильное искушение увидеть, что же это за бессознательные чувства, которые, как утверждала Нарусэ, возбуждает в нем девочка.
– Вам не мешает выпить, – вдруг пробормотала Нарусэ. Она поднялась, открыла панель в углу комнаты, за которой оказался небольшой белый холодильник. На верхней полке стояли маленькие бутылочки. – Я вам приготовлю коктейль.
– Я не пью, – решительно сказал Сугуро. Не хотелось и дальше уступать искушениям Нарусэ.
– Отказ не принимается.
Она уже охлаждала стакан и шейкер в холодильнике. Налив в стакан янтарную жидкость, поставила перед ним.
– Это не яд. Всего лишь снадобье, которое отведет вас в другой, неизвестный вам мир.
Он впился глазами в напиток Нарусэ ушла за чем-то. Подняв голову, увидел, что за окном тихо падает снег. Протянув руку, он поднес стакан к губам. Резкий, бьющий в нос аромат. Непривычный к крепким напиткам, он закашлялся, но внезапно его охватило страстное желание изничтожить свое опостылевшее «я». Скрипящий стул врача. Голос, зачитывающий показатели ACT и АЛТ. Сугуро сердито выпил залпом содержимое стакана.
Тепло распространилось от горла по груди. В ту же минуту ему почудилось, будто в него вошло что-то из неведомого, находящегося в другом измерении мира. Он с удивлением почувствовал, что его решимость увести Мицу как будто парализована.
«Надо увести ее отсюда, – настойчиво внушал он себе. – Надо увести ее…»
Точно понуждая себя, он поднялся с дивана и направился в соседнюю комнату. Ноги слегка дрожали. Он уже собирался подойти к двери, как вдруг, повинуясь какому-то неодолимому позыву, свернул в сторону шкафа, на который указала Нарусэ.
– Только гляну разок, – пробормотал он, – одним глазком. И тогда со спокойной душой уведу Мицу.
В задней стенке шкафа, в котором висело несколько пустых вешалок, было проделано маленькое круглое отверстие, незаметное для непосвященных. Отодвинув вешалки, Сугуро припал к нему глазом. И вот уже автор «Жизни Христа» и «Слуги» стоял в постыдной полусогнутой позе, которую с такой охотой принимают мужчины в многочисленных пип-шоу на Кабукитё.