— Будут сброшены в море. — Шакал бросил на Джамиля угрюмый взгляд. — Сдается мне, я уже слышал подобный сценарий. А что нас ждет после героического спасения? Сатрапия?
Ретия улыбнулась.
— Нет. Править будет Бог устами Гласительницы.
Девятеро хранили молчание. Первым заговорил Сетис:
— Но кто-то же должен командовать армией, управлять Портом…
Ей, видимо, не хотелось отвечать. Но все же она вздернула подбородок и в упор посмотрела на него.
— С этих пор всеми делами будет повелевать Гласительница.
Среди девушек прокатился ропот. Сетис посмотрел на Шакала. Оба понимали, что Ретия заключила сделку с императором, что он ни за что не согласился бы покинуть Двуземелье, не взяв Оракул в свои руки.
— Сдается мне, — медленно произнес Джамиль, — что из госпожи Мирани не выйдет хорошей…
— Речь идет не о Мирани. — Ретия выпрямилась во весь рост. — Мы должны смириться с тем, что Мирани не вернется. Из Иного Царства еще никто не возвращался. Мы не увидим больше никого из них — ни ее, ни Аргелина, ни музыканта.
— А Архон?
Она пожала плечами.
— Первым делом я… мы должны найти нового Архона.
Все заметили оговорку. Она поняла это по их молчанию. Наконец Персида сказала:
— А почему ты?
— Я старше всех, дольше всех служу в Храме, я самая бесстрашная. — Она обвела всех дерзким взглядом. — Потому что во времена, подобные нынешним, Оракулу нужна Гласительница, которая не пугается собственной тени. Та, которая готова пойти на риск.
— Да, уж ты-то всегда готова пойти на риск, — язвительно прошептала Крисса.
Остальные угрюмо переглядывались.
— Ну, что? — резко спросила Ретия. — Вы согласны или нет?
Персида посмотрела на Сетиса. Потом, вычищая землю из-под ногтя, встревоженно спросила:
— За то время, пока тебя не было, положение немного изменилось. Ретия, мы должны посоветоваться с Оракулом. Мы собрали Девятерых, и у нас появилась Гласительница. Одним словом… То есть… — И под пристальным взглядом Ретии она стушевалась.
— Пресветлая хочет сказать, что Бог избрал одного из присутствующих и заговорил его устами, — любезно пояснил Шакал. Казалось, ему самому доставляет удовольствие произносить эти слова.
Ретия побелела от ярости.
— И кто же это?
Сетис понял, что все ждут его ответа.
— Я, — выдавил он.
Она, казалось, не сразу поняла его. Потом Ретией овладело изумление; она удивленно посмотрела на него, на остальных, недоверчиво рассмеялась.
— Писец? Мужчина?
— По-видимому, — невозмутимо произнес Шакал, — в случае необходимости…
— Да это же смешно! — Она разъяренно взглянула на Персиду. — О чем вы думали?
«Почему же смешно?»
Голос был такой тихий, что Сетис едва расслышал его. У него зашлось сердце, и в тот же миг нахлынуло неожиданное облегчение.
— Бог спрашивает — почему смешно. — Его хриплый голос прервал разгорающийся спор девушек.
Ретия развернулась к нему.
— Бог? И как у тебя хватает наглости, писец!
«Спроси ее, почему она так рвется к власти. Скажи ей, что власть — это скорпион, она может ужались саму себя насмерть».
Он облизал губы.
— Я не могу этого сказать!
«Говори моими словами. Если ты в самом деле Гласитель».
Ему совсем не хотелось этого произносить. Он знал, что только одно подобное слово может навеки превратить Ретию в его врага, и всё положение дел сведется к борьбе между ним и ею. А богам положено быть мудрыми. Неужели это и есть выбор, который сделала Мирани? Но как только он раскрыл рот, слова полились сами собой.
«Знай же, пресветлая. Гласителя выбирает только Бог, и никто другой. Это говорю я, Ярчайший, Возничий Колесницы Солнца, Повелитель Мышей, Даритель Благ. Не стремись к власти, потому что она уничтожит тебя. Не стремись носить солнце в своей душе, потому что оно сожжет тебя. Пути богов причудливы и недоступны пониманию смертных. Ты храбра, Ретия. Ты сильна. И этого достаточно. Удовлетворись тем, что у тебя есть».
Отзвуки этих слов наполнили лоджию и белые комнаты Верхнего Дома. Их слышали мраморные изваяния Гласительниц на террасе, застывшие в неподвижном внимании. Далеко в море стая дельфинов выпрыгнула из воды, чтобы послушать слова Бога, а из трещины у ног Лиса выползла маленькая коричневая змейка.
Ретия встала. Она побелела от гнева, но держалась с ледяным достоинством. Она направилась к двери, и все следили за ней, затаив дыхание. Но у двери она обернулась.
И с внушающим ужас спокойствием произнесла: