…Темнота горяча. Она пышет жаром. Будто я все же смогла вырваться и убежать в пустыню. И пески накрыли меня с головой. Обступили со всех сторон и давят. Давят, мешая вздохнуть.
Иногда темнота отступает. Я вижу лицо мужа. Потемневшее. Строгое. Между густых бровей пролегает глубокая складка. И мне хочется разгладить ее. Я пытаюсь дотянуться, но сил нет. И снова приходит чернота.
Жар постепенно утихает. Даже палящее солнце должно отдыхать. Моя темнота становится иной. Прохладной. Уютной. Она обещает покой. Отдых. Ласку. Она гладит и зовет по имени.
— Адара, Адара…
Открыть глаза невероятно трудно. Темнота все еще рядом. Она вокруг. Но теперь ее разбавляет свет луны из открытого окна. А еще где-то рядом плачет ребенок.
— Адара, — голос заставляет повернуть голову.
Муж сидит рядом. Он выглядит усталым. И похудевшим. Почему он не спит?
Пытаюсь разлепить губы, чтобы спросить, но в горле совершенно пересохло. Аттабей замечает движение и сразу же наклоняется.
— Тебе нужно пить, — он помогает мне приподняться и поит водой. Ничего вкуснее я никогда не пробовала.
— Почему… ты… здесь? — говорить тяжело. И глаза снова слипаются. Но я держу их открытыми.
— Ты подарила мне сына и едва не умерла. Прошло уже несколько дней, твоя служанка выбилась из сил, ухаживая за тобой.
Муж говорит тихо. И смотрит… странно. Но я никак не могу понять, что же там, в его глазах. Усталость накатывает снова.
— Он здоров? Наш сын…
Глаза закрываются, но прежде чем провалиться в черноту, я слышу ответ:
— Он прекрасен…
…Темнота отступает медленно. Неохотно отпускает из своего плена. Я просыпаюсь, пью, иногда ем бульон и сухие лепешки, засыпаю снова. Слабость отступает, и в одно из пробуждений я прошу принести сына. Надира отводит глаза.
— Он сейчас с кормилицей. Ее наняли, так как ваше молоко перегорело. И мать аттабея держит ее при себе.
Холод волной проходит по телу.
— Она забрала моего сына? — с губ срывается только сип. Горло еще болит.
— Она… она сказала, что неизвестно, сможете ли вы выжить. А сыну аттабея нужна забота. Простите, госпожа… — служанка едва не плачет, но ее вины здесь нет.
Холод расползается по груди. В глазах моей свекрови я исполнила свое предназначение — родила мужу наследника. И больше не нужна. Если бы я умерла, ей стало бы спокойнее. Никто больше не покушался бы на ее положение в этом доме, и она смогла бы воспитывать внука.
— Так не будет.
— Госпожа? — Надира поднимает на меня заплаканные глаза.
— Она не получит моего сына.
Я смотрю в потолок и вспоминаю слова матери. В ночь хны, когда она покрывала мои ладони и стопы узорами, готовя к свадьбе. «Если ты родишь мужу наследника, сможешь потребовать себе подарок. Это указано в брачном договоре. Выбирай с умом. Не торопись. Кто знает, насколько щедры будут к тебе Небеса. И хорошо продумай условия, подарок — не всегда вещь». Теперь я знаю, что просить.
— Позови аттабея.
— Госпожа…
— Скажи, что я хочу его видеть.
— Госпожа…
— Скажи, что я в ясном сознании или соври, что умираю…
— Госпожа…
— Где мой муж⁈
Служанка испуганно отшатывается.
— Он уехал. Покинул Аль-Хрус. Я не знаю, что произошло. К нему явился посланник, и аттабей уехал вместе с отрядом. Он заходил к вам перед отъездом, но вы спали.
Закрываю глаза. Ждать, нужно лишь подождать. Муж вернется, а я смогу окрепнуть. И тогда… все наладится…
…Аттабей возвращается через неделю, когда я уже могу сидеть и есть самостоятельно. Ходить и стоять еще сложно, но я справлюсь. За прошедшее время мне ни разу не принесли сына. Обо мне вообще как будто забыли. Я снова превратилась в тень.
Муж приходит вечером. Он все еще выглядит уставшим, а меж бровей пролегает складка. В глазах его тревога, но не обо мне. Мысли его далеки отсюда.
— Добро пожаловать домой, супруг мой.
Я улыбаюсь. Надира одела меня для встречи в лучший наряд и подложила под спину подушек. Она остается за дверью, чтобы никто нас не беспокоил.
— Слуги говорят, тебе стало лучше.
Он опускается рядом и касается моей руки. Заглядывает в глаза, словно снова ищет ответы.
— Стало. Все уже почти как раньше. Скоро я стану прежней.
Лицо мужа темнеет, словно он злится. Почему? Чем я мола вызвать его гнев? И стоит ли говорить о моей просьбе сегодня?
— Я рад, что мой цветок здоров, — он все же улыбается. Но странно. Совершенно иначе, чем раньше. — Чем я могу порадовать тебя за рождение сына?
Сердце сжимается. Хорошо, когда мужчина сам заговаривает о подарках. По традиции мне положено сказать, что у меня все есть, и самый большой дар — видеть супруга каждый день, но…