Ремни врезались под мышки, и Гэп понял, что летит по широкой дуге. Его прикрепили к некому подобию страховочной «сбруи», подвешенной на балках где-то высоко вверху, и импровизированные качели несли его к другой стороне пропасти.
Долетев до высшей точки дуги, он почти почувствовал состояние невесомости, и тут грубые руки выхватили его из тьмы. Новый удар, на этот раз чуть не лишивший юношу лица (по крайней мере так ему показалось). На мгновение Гэп потерял сознание, затем — сквозь пелену боли — с той стороны пропасти донеслись предсмертные крики разрываемых на части пропащих душ.
«Мой шанс! Как же так?!»
С него в спешке снимали веревки и волокли в очередной туннель, а в потерявшем ориентиры сознании крутилась одна и та же мысль. «Будет ли ещё один шанс?»
Пока Гэпа утягивали все дальше и дальше под землю, пес Юлфрика закончил свою жуткую расправу. Слишком поздно. Последнее завывание Шлёппа — тоскливая поминальная песня по проклятым душам — затихающим эхом догнало юношу в глубине туннеля.
Сердца стук, молоточков звук, тук-тук, по туннелям круг, хрип, охрип, бег, бьет под дых, много миль, целый век не пил, горькая желчь в рот, пересохший рот, вброд, холодный пот, за шиворот, кошмарный бред, нечем дышать, воздуха нет, вред, выхода нет, горло горит, легкие жжет, хрупкая оболочка плоти вот-вот взорвется, маленький мальчик зашел слишком далеко в лес, упал, пропал, в каменной норе исчез, один, не спастись, стонать нет сил...
Сознание почти покинуло Гэпа.
Снова возникло тусклое красное свечение — единственное, на чем Гэп сумел сосредоточиться. На этот раз свечение было ярче. И становилось ярче с каждой секундой.
Вскоре и у Гэпа в глазах прояснилось. Стены вокруг были ярко-красного цвета — интересно, не залиты ли они кровью?
Там, откуда шел свет, раздавалось монотонное, ритмичное биение: бум, бум, бум в такт ритму сердца. И вот ему уже отзывается весь туннель — от грохота Гэпа даже затошнило. Нахлынули первобытные воспоминания. Доисторические. Племенные. Всплыли древние страхи. Его собираются принести в жертву? Съесть? Или ему уготована более страшная участь?
Тошнота подкатывала к горлу и не желала отступать.
Стало теплее. Даже не теплее — жарче! Ползучие щупальца ядовитых испарений заползали в ноздри. Пахло грязью; кипящей грязей.
Звук ударов, становившийся все громче и громче, теперь сотрясал весь туннель, красное свечение накалилось почти добела. Вскоре они попали из удушливой тесноты в огромный открытый атриум, сердце логова йордисков.
После мрака туннелей здешний свет слепил, а жара казалась невыносимой. Звук ударов усилился до предела; ему вторил рев сотен жутких голосов, наполнивших пещеру оглушительным эхом. Мутным взором Гэп обвел помещение. Тело налилось свинцовой тяжестью, из глубин подсознания всплывали забытые кошмары.
Не нравилось ему это. Совсем не нравилось. Его притащили, наверное, в самую большую пещеру в мире — во всяком случае, если верить глазам, хотя нельзя сказать, что от его глаз теперь было много толку. Но и судя по шорохам, доносящимся со всех сторон, да гуляющему где-то в вышине гулкому эху, пещера простиралась в бесконечность. Странные огненные шары — или огненные колодцы? — высвечивали фигуры йордисков и яркими точками мерцали вдалеке. По-видимому, пещера имела множество уровней; огни были сверху, снизу, со всех сторон — они висели во мраке, подобно оранжевым звездам на ночном небе.
Пленника подтащили к ближайшему пламенеющему шару, у которого собралась небольшая группа йордисков с факелами. Огонь скорее чадил, освещая лишь небольшую площадку. Вокруг — лишь чернильная тьма, Гэп как бы очутился в крохотном мирке танцующего красного света, населенном десятком-другим йордисков.
Сидя на корточках или прислонившись к камням, они чистили друг друга: ковырялись в носах и ушах длинными грязными когтями, вычесывали насекомых из спутанной шерсти. Гэпу вспомнились пауки в винном погребе Юлфрика. С жутким хрустом, словно по перезрелому арбузу били молотком, двое йордисков дрались под безразличными взглядами соплеменников; они катались по полу, то и дело исчезая из круга света, пока наконец не вернулся лишь один из них. Какой-то йордиск вместе с помощником поменьше, стоя на четвереньках, укладывал камни вокруг огненного шара. Судя по свисающим с груди до самого усыпанного пеплом пола плоским мешочкам, это была шаманка йордисков, самая старая местная карга.