На личную жизнь за короткое плавание время выбрать все-таки удалось и теперь я воистину добрая ко всем окружающим, несмотря на то, что пришлось надеть мудацкий черный плащик с красными аппликациями. И чего это Наоми вдруг слегонца мрачный? Неужели реально опечален расставанием с зубастой недотрогой?
– Что такой угрюмый, партнер? – спросила я у парня.
– А можно вернуть мою напарницу Шини? Оками клевая, но у нее муж с вот такой вот катаной, который мне пообещал отрезать вообще всё, а не только самое главное, если позволю себе лишнего. Шинигами, супруг Шини всего лишь душу мою пожрет, это незначительная потеря.
Клоун! Но забавный. Не сдержала улыбки. И разомкнула фуин у основания шеи, окрашивающую волосы в законный красный. Как бы ни хотелось как можно дольше побыть собой, пора становиться более холодной и расчетливой. Еще и шляпу нацепила. Че, зря покупала ее, что ли, за настолько неадекватные деньги?
Подсознательно ожидала, что головной убор покажется мне тяжелым и неудобным, но нет. Мудацкая шляпа с ублюдочными колокольчиками села, как влитая, и висюльки даже обзор мне почти не закрыли. В условиях постоянного использования эхолокации не так и необходимый.
– Шини-семпай, а тебе не страшно идти в Страну Дождя? – спросил Наоми. Мы с ним не сразу перешли на бег, а решили для начала коротко размяться, пройтись пешочком.
– Шини в ужасе пред возможным недовольством Пейна-самы, – манеру общения я тоже заблаговременно поменяла. Надо снова привыкать говорить как расчетливая стерва и о себе в третьем лице. – Но Шини считает, что если бы божество скрыло свой гнев, было бы страшнее.
– Никакой он не бог, обычный шиноби с раздутым самомнением, – высказался напарник. – Научишь блокировать боль?
Прикинула. Высшие уровни моих пыточных техник станут любому нестерпимыми, к ним привыкнуть невозможно. Так что бы и не укрепить будущее сотрудничество, научив Наоми терпению.
– Шини использует ирьенинскую методику, – не совсем правда, но близко к ней. Всякие анестезирующие приемы на самом деле существуют и Цунаде-сенсей много чего из них мне передала. Так что снимать боль я отчасти умею. – Наоми ирьенин?
– Нет, пробовал освоить мистическую руку хотя бы, но чересчур сложно, – легко признал свою неудачу парень. Биджу… он мне и правда нравится. Не в том смысле, что я готова уступить подкатам, а как друг. И это дерьмово. У Шини не должно быть лишних друзей. Не хватало мне еще беспокоиться о малознакомом горце.
– Шини научит главному принципу, позволяющему терпеть. Боль – это сигнал. Информация для мозга о том, что организм поврежден, но у тебя есть органы чувств, ты видишь, что все в порядке. Сконцентрируйся, переубеди свой мозг.
– Как в гендзюцу, – предположил “ученик”.
– Да, примерно так. Дай руку, будет больно, но ты сможешь терпеть.
Какие у него изящные и тонкие кисти. Прямо-таки женские. Или, может быть, руки музыканта. Не удивлюсь, если узнаю, что играет на какой-нибудь гитаре или традиционном трехструнном сямисэне. Последний имеется у Каноно и она меня пыталась научить. Музыка однозначно не в числе моих многочисленных талантов. Разве что ударные…
Схватила Наоми за запястье – не за ладонь же мне держаться – и подала совсем слабенький пыточный импульс. На уровне “у меня болит зуб” или “кости ноют в плохую погоду”. Скривился. Но отдернуть руку не попытался.
– Буду наращивать постепенно, привыкнешь.
– Начну получать удовольствие… – вот же пошляк. Хотя смешно. Так и представила, как зарумянившийся горец засмущает Пейна, требуя от него еще и еще столько сладких и желанных мазохистских ощущений. Конечно же, нет. Всему есть предел и некоторые пытки никакие извращенцы не вынесут. Вот я как-то…
Биджу! Я чуть с шага не сбилась, осознав, что на меня такое сейчас накатило. Без всяких техник банка знаний ко мне пробился кусочек воспоминаний той, прежней Не-Оками, какой я была когда-то. Мусорная информация, совершенно излишний образ – татуированные руки по локоть в кровище и ноющий от боли кусок мяса, умоляющий прекратить, говорящий, что он больше не может, что все расскажет, назовет пароли… язык, чем-то похожий на используемый в Кумо. Особенно впечатались в память наколки – скалящие острые клыки зубастые черепа. И сами руки, держащие короткий нож и несколько иголок. Я тогда была немногим более загорелой, чем сейчас, но такой же рельефной, не пренебрегала качалкой… и молодой, не старше нынешних лет.