А в это время Золотарёв проводил ночи в землянке при сальной коптилке. Собранная им артель, шестеро вольных старателей, все в возрасте, спали в соседней норе. Кашу и уху варили в котле, на костре. Трапезничали один раз в сутки, долго, за разговорами при звёздах. Зато не успевали доливать чайник.
Известный на Камне рудознатец отобрал себе помощников, объехав на шарабане прииски Южного Урала. Где сманил приглянувшихся старателей, где выкупил задолжавших хозяину. Здешний полувольный приисковый народец отличался своеобразными признаками. В массе своей мелкий, жилистый, с испитыми лицами, говорливый и напористый. Всю эту братию, одетую в рвань, соблазнило видение лёгкой наживы, вера в особую «жилу» в горах. В конце концов, действительность разочаровывала почти всех, озлобляла до крайности. Эта грубая, циничная, опасная масса иногда содержал в серых своих недрах истинное «человеческое золото», подобно тому, как отвалы горных выработок содержат крупицы драгоценного металла.
Отобранные Золоторёвым живые «исключения из правила» выделялись в массе сотоварищей в первую очередь природным трудолюбием. Тяжким грехом считалось в их среде то искусственное рвение, с каким иные набрасываются на объект труда, сулящий немедленную, завидную прибыль. Такие люди всё дели отлично, потому что валить через пень колоду считалось у них бесчестьем. Они были набожны без показной религиозности, а значит, нравственно здоровы. Ум их не был стеснён стенками горных выработок, не залит алкоголем, а постоянно развивался в общении с себе подобными и с приисковыми инженерами. Все они были обучены грамоте и не чурались книг. С промысловой работой сращивались душой, служили ей, как может служить избранному или выпавшему в виде жребия делу русский человек высокой нравственной пробы.
Таких людей Степан Михайлович и высматривал опытным глазом. Одни лично знали знаменитого рудознатца, другие были о нём наслышаны. Поэтому на приглашение поработать вместе за твёрдую плату, не зависящую от результатов поиска, соглашались сразу. Так образовалась артель. Все добровольцы в летах, опытные старатели. Одеты чисто, насколько можно быть чистым, ковыряясь в горной породе. Платье их было сообразно природному окружению – из плотной ткани, хорошей, прочной кожи. Сапоги с голенищами под пах (обычно носили отвороченными). Всякая бытовая мелочь в подсумке – ни одного лишнего предмета – способствовала выживанию в крайне неблагоприятных условиях. Никто не выходил «в поле», как назывался простор вне родного дома, без скатанной снасти для ловли рыбы, и охотничьего ножа. И, разумеется, при старателе, как родная жена, всегда находился рабочий инструмент: берёзовый лоток со скребком, лопаты, кайло и молоток для откалывания образцов от горных пород и жестяные совочки для их просушки на костре.
Золотарёв предоставил артели общий котёл, используемый и в банный день. Тульское ружьё с укороченным стволом всегда было при нём. Несмотря на солидный возраст каждого, старатели обращались друг к другу по кличкам, произведённым или от имён, или по каким-то признакам. Например, Сидорко (от Сидора), Ватрушка (из-за пристрастия наречённого к творожной пище). Иван же Михайлович называл при обращении к подчинённым полные имена: «Сидор Пантелеймонович, а подай-ка топор». Любителя молочного именовал Калистрат Нилыч, иногда, в спешке, Нилыч. Для них хозяин был Степаном Михайловичем, без «господин» или «ваше благородие», что в их устах звучало с насмешкой, когда такой «титул» носил свой брат, из простых, выбившихся в люди.
Глава VII. Золотое руно
Земельное приобретение нижегородцев если смотреть с заоблачной высоты, представляло собой прямоугольник длиной вёрст в десять, шириной около пяти. Вытянут он был почти меридионально, вдоль русла Аши-реки, текущей здесь на север. Река была западной границей владений. С востока к новой вотчины примыкал скалистый кряж. Каменный увал, обращённый к реке, тоже оказался в общей собственности Корниных и Хрунова. На всём протяжении реки, по правобережью, тянулась луговая пойма. Подпирала её саженная стенка надпойменной террасы, широкой и плоской. Здесь зарастали камышом и ряской, мелели от ила и тины и медленно умирали старицы. Верхний слой террасовой толщи, сложенный ветровой пылью, преобразовался в жирную почву на аршин, а местами и на полтора вглубь. Её и называли чернозёмом. Наиболее плодородные участки пошли под распашку в первую очередь.