- Вот это флейты играют, - поднимал палец вверх Виктор Фёдорович. - Запоминайте, придурки недоделанные, как сладко поёт флейта! А сейчас вступят арфы. Вот они! Волшебные звуки. А густые, тягучие, слегка хмурые - это виолончели. Их в оркестре, слышите, козлы юные, пять штук. Да… Огромный оркестр. Симфонический.
Точно так же он вдолбил Лёхе с Генкой исключительность джаз-оркестра Цфасмана и фокстрота «Маленький цветок», который на кларнете и альт-саксофоне играл непревзойдённый Фаусто Папетти.
- Но ведь какой гад, какая сволочь! Как он играет, подонок! - радостно восклицал дядя Витя, хваля великого музыканта. После чего минут пять ему аплодировал, а уже после этого ставил другую пластинку. Кто его, человека без слуха и знания хотя бы трёх аккордов на гитаре, приспособил к глубокому пониманию прекрасной музыки, так до смерти и не «раскололся» Кашарин Виктор Фёдорович.
И вот только лет через двадцать, после похорон дяди внезапно дошло до Лёхи, что он вообще-то очень добрый был, мудрый и чувствительный, даже романтичный и нежный - дядя Витя Кашарин, а никакой не злыдень. И нарочно делал вид, что злой он, что хам и не любит никого да не верит ни во что. Это чтобы выделиться из большой серой массы. Она, масса, жила-то в открытую. Что имела за душой, то и показывала всему свету белому. Никакой загадки в людях, ни изюминки. А Виктор Фёдорович нацепил на себя маску зверя. Осторожного, зубастого и к людям недоверчивого, не верящего в хорошее, в страну родную и в людей. Потому сразу выделился из толпы. Его побаивались и через боязнь свою уважали все труженики «скорой», знакомые и родня. Боялись, что вдруг ляпнет что-нибудь гадкое, оскорбит ни за что, унизит. А попробуй в ответ сказать что-то такое же, так он тебя сверху донизу таким плотным слоем дерьма помажет, что ни в какой бане не отмоешься. А уважали как раз потому, что втайне побаивались.
Но осталось у Лёхи Маловича в памяти всего несколько живых картинок из жизни дяди Вити, на которых нарисован он только черной и белой красками. Да так, что линейкой надо измерять - какой краски на его существе больше.
Первая картинка.
Тётя Панна получила квартиру и Кашарины переехали на новое место за день. Разложили всё по новой квартире так, что над вещами можно было только пролететь или между ними по-пластунски проползти. Не было у них на старом месте жизни столько всякого барахла. А на новом обнаружилось просто жуткое его изобилие. Дядя Витя встал в начале длинного коридора и загибал пальцы. Это, мол, не забыли, и это взяли, да вот это и вон то.
- А где пластинки мои, гады? - рявкнул он на Лёху и Генку, которые носили мелочь всякую в кузов грузовика. - Я их не вижу, сволочи! Поубиваю всех. Где они? Панночка, ты не видела, голубка, куда эти скоты сунули мои пластинки? Или вообще забыли на старой квартире? Тогда я им обоим руки вырву и головы отщёлкну. На кой таким идиотам головы?
- Я носил пять раз зелёные коробки от индийского чая, - сказал Лёха.с- Там были пластинки. На ребре стояли.
- А я таскал аж шесть коробок из-под печенья «курабье», - вспомнил Генка. - В них тоже было полно пластинок. А вон они, зелёные, стоят в первой комнате. И мои. В которых печенье покупали.
- Что-то маловато коробок. Пластинок у меня почти пятьсот штук. Они все не могли сюда влезть, - дядя Витя почесал лысый затылок и поправил очки с толстыми стёклами. Зрение было неважное. Как его держали шофером очень «скорой помощи» не понимала даже тётя Панночка. - Ну-ка ты, придурок лопоухий, пробирайся к коробкам. Я буду спрашивать, а ты находить, что спрошу.
Лопоухий Лёха аккуратно проник к коробкам и приготовился искать.
- Найди мне, поганец, конверты Вагнера, Грига, Гайдна, Шумана и Россини.- Приказал Виктор Фёдорович. - Не найдёшь - купишь за свой счёт. Отец твой, хоть и болван конченный, но на хорошее дело даст денег.
Минут за двадцать Лёха их нашел. Дядя Витя успокоился.