Это было заклятье. Самое настоящее заклятье.
Черт побери, она наложила на него заклятье, и оно оказалось действенным!
Две недели. Он провел без нее две долгие недели: день и ночь… И каждое мгновение она присутствовала в его сознании во всех делах и всех его мыслях.
Кейн всегда сознавал, что его жизнь пуста, но он сам избрал такой путь. Теперь она не просто была пуста, — она была опустошена, и в отдельные минуты он опасался за свой рассудок. Стоило ему закрыть глаза, как Лиз возникала перед ним. Он словно наяву переживал каждое мгновение, что они провели вместе: каждое слово, каждый взгляд, каждый запах, каждый жест, как будто он обречен был воскрешать все это снова и снова, как кассета, которая играет беспрерывно в магнитофоне с автоматическим реверсом. К его изумлению и тревоге, в сознании нередко всплывали те моменты, когда он вглядывался в глазки Кэти и чувствовал ее прямо-таки гипнотическое влияние на его, как он полагал, закаленное сердце. Обе они — и мать, и дочь, — обладали какой-то роковой властью над ним, и это его изнуряло.
— Эй, Мэдиген!
Слова Вальдеса вывели Кейна из какого-то забытья, в котором он находился уже полтора часа, печатая на машинке свой рапорт.
— В чем дело? — буркнул он.
Вальдес стоял со смущенным выражением лица и глядел ему через плечо.
— Все в порядке? Или рапорт написан кодом? Кейн посмотрел на страницу и понял, о чем говорил Вальдес. В тексте рапорта были сплошные опечатки, предложения сливались, повторялись или, наоборот, были пропущены целые абзацы. Короче говоря, понять напечатанное было невозможно. Кейн выдернул из машинки испорченную страницу и скомкал ее. Его способность концентрировать внимание, кажется, упала до ноля.
Вальдес с молчаливой обеспокоенностью рассматривал некоторое время своего начальника. За последние две недели Кейн стал совершенно невыносимым для окружающих.
— Хотите совет?
Кейн взял другой лист бумаги и вставил его в машинку. Заело. Выругавшись, он отпустил валик и вставил страницу снова.
— Нет.
— Ладно, в любом случае вам придется что-то решать. На вашем месте я бы пошел и поговорил с ней.
— Но ты не на моем месте, — огрызнулся Кейн, и тут до него дошло, что он проговорился. — Поговорил бы с кем?
— С той женщиной, мысль о которой не дает вам покоя. С той леди, которую вы брали с собой в Феникс и Вегас. Элизабет… — Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить ее фамилию. — Элизабет Синклер.
— Отвяжись, — буркнул Кейн. Бумагу в машинке снова заело.
Вальдес осторожно вынул смятый лист и точным движением закатал новый. Потом ухмыльнулся.
— Вы никогда не производили впечатления стеснительного мужчины, но жить с вашим характером чертовски трудно.
— А я говорю, что со мной все в порядке, — сердито настаивал Кейн. — И я сам выкарабкаюсь, понятно?
Вальдес философически пожал плечами.
— М-да, вы, возможно, и выкарабкаетесь, но я не уверен, что мы уцелеем. Или оборудование, — он кивнул на пишущую машинку. — Она слишком стара, чтобы выносить такое обращение.
— Я уже сказал тебе: оставь меня в покое! — рявкнул Кейн. Он вскочил и почти выбежал из дверей полицейского участка. Перейдя дорогу, он оказался в рощице и сел на траву. День стоял не по сезону теплый и душный.
Вальдес правильно предположил: и в эти две последние недели он потерял голову. Лиз была права, подумал он. Она была его судьбой, а он бежал от судьбы. Бежал от нее. Кейн полез в свой нагрудный карман. Теперь там лежала пачка сигарет, купленная сегодня утром и уже наполовину пустая. Он достал сигарету и закурил. Потом бросил окурок, затоптал его и направился к своей машине.
Лиз с каждым днем все больше теряла надежду: Кейн не приходил. Он был упрям и решил, что не позволит ей войти в его жизнь. Похоже, что он действительно мог прекрасно обойтись без нее. Настало время осознать, что ее надежды были тщетными. Но она должна благодарить Бога, Кейн нашел ее дочь. А это, напомнила она себе, означает для нее все в этом мире. Поэтому ее долг — научиться жить без него, перестать ожидать звонков Кейна, доводя себя до исступления.
Она смахнула слезинку тыльной стороной ладони и мысленно послала его к черту за то, что он не оценил ее любви, даже не попытался пробудить в себе чувства взаимности.
Прозвенел дверной звонок. Лиз удивилась: Ник и Джулия обычно звонили, перед тем как заехать. Лиз надеялась, что это не очередной репортер. Она дала интервью двум ведущим журналам, программе новостей, а потом подвела черту и сказала, что хватит. Ей не хотелось переживать то, что произошло, снова и снова.