Мысль о том, что ее девочка может быть кому-то продана, вызвала у Лиз неудержимые рыдания. Она зажмурилась, пытаясь остановить слезы, но они брызнули сквозь ресницы, словно драгоценные камушки.
Кейн ненавидел слезы. Он никогда не знал, как следует обращаться с плачущими женщинами. От вида слез ему делалось не по себе.
— Миссис Синклер, — начал он, пытаясь отвлечь женщину.
— Мисс, — машинально поправила его Лиз. Горло у нее перехватило, и ей пришлось напрячься, чтобы выговаривать слова. — Элизабет.
Кейн кивнул, хотя в своей работе он избегал называть по именам тех, с кем ему приходилось иметь дело. Фамилии были более, так сказать, нейтральны, помогали ему сохранять определенную дистанцию, которой он предпочитал держаться.
— Если вы в состоянии рассказать мне все, что тут произошло, то значительно помогли бы расследованию.
— Я немногое могу рассказать. — Лиз чувствовала себя такой беспомощной, потерянной, словно очутилась в длинном, темном тоннеле, которому не видно конца.
— Вы бы изумились, если бы узнали, сколько может дать это немногое. — Он вынул магнитофон и положил его на кровать между ними.
— А теперь спокойно и медленно, — попросил он, — рассказывайте, только говорите в микрофон. Лиз посмотрела на магнитофон, словно это был какой-то мрачный незнакомец, вторгающийся в ее горе.
— А это действительно необходимо?
— Иногда это помогает мне встряхнуть мою память. А порой я могу пропустить что-то, когда делаю записи. — При этом он вынул и раскрыл еще маленький блокнот. Что-то в душе Кейна было задето горем этой женщины: его голос дрогнул, и он бессознательно положил свою руку на ее ладонь, сказав ей: — Я здесь для того, чтобы помочь вам.
Мягкое жужжание небольшого магнитофона на столике рядом с кроватью Лиз было единственным посторонним звуком в больничной палате. Говорить ей было почти физически больно. Она откашлялась, пытаясь сдержать набегающие слезы:
— Я услышала легкий шум, а когда вышла из ванной, чтобы посмотреть, в чем дело, женщина с Кэти выходила из комнаты.
Кейн внимательно взглянул на нее, пальцы его сильно сжали авторучку.
— Женщина?
— Медсестра, — поправилась Лиз, — которая взяла моего ребенка.
Кейн смотрел на Лиз, не веря своей удаче.
— Вы именно видели eel
Хендерсон на полуслове перестал допрашивать администратора и повернулся к Кейну. Мужчины обменялись взглядами. Шанс?
Взгляд Лиз ни на секунду не отрывался от лица Кейна. Означало ли это какую-то надежду?
— Да, — ответила она.
В предыдущих десяти случаях никто не видел похитителя (или похитителей). Кейн постарался скрыть свое возбуждение: все еще могло обернуться пустым номером. По опыту он знал, как неточны бывают свидетельские показания. Пять разных человек видят пять разных вещей.
— Вы можете описать ее?
— Да, — ее ответ был хоть и поспешным, но вполне уверенным. Лиз произнесла это одно-единственное слово с таким жаром, что Кейн подумал: возможно, ее рассказ будет точным, по крайней мере, хоть в какой-то степени. Опрошенные медики, работавшие на этаже, не заметили ничего необычного, толку от них было мало, в то время как осиротевшая мать могла подробно описать похитительницу.
— Хендерсон, — Кейн взглянул через плечо, — разыщи Джона. Скажи ему, чтобы поднялся сюда.
Он полез в карман и досадливо крякнул. Господи, до чего же ему сейчас хотелось закурить.
— Кто это — Джон? — поинтересовалась Джулия. Кейн почти забыл, что в палате присутствовала сестра Лиз. Глядя на обеих женщин, он при семейном сходстве видел и различия между ними. Одна казалась трепещущей, горячей, другая подавленной, находящейся в депрессии. Но очертания рта, разрез глаз, овал лица выдавали их близкое родство.
— Полицейский художник, — помолчав, ответил Кейн.
— Вам не нужно дожидаться прихода Джона, — сказала Лиз и достала из своей сумочки блокнот и карандаш.
Кейн глядел на потерпевшую и молча ждал объяснений. За свою практику он уже убедился, что, чем менее целенаправленны его вопросы, тем больше он узнавал. Иногда все, что требовалось.
— Лиз работала художницей в рекламе, — объяснила Джулия.
Лиз взяла карандаш; когда она наносила на бумагу первую линию, рука ее дрожала, а нервы были напряжены до предела.
Кейн все же хотел, чтобы полицейский художник поработал с Лиз, но, возможно, он получит дополнительные сведения, если Элизабет сама попытается воспроизвести на бумаге облик подозреваемой, пока они дожидаются прибытия Джона.
— Давайте, давайте, — приободрил ее Кейн. Было что-то в его голосе, какаято сила, которая передалась Лиз, заставила ее успокоиться и сосредоточить свое внимание на чистом листе бумаги. Перед ее мысленным взором предстало лицо женщины. Как лживо-благожелательно обнимала она Кэти рукой.
Лиз усилием подавляла готовые хлынуть слезы и продолжала рисовать. Ее штрихи становились все более уверенными, пока, наконец, лицо не было набросано с мельчайшими деталями. Наконец, Лиз глубоко выдохнула, словно этим могла очиститься от образа этой женщины, хотя это было невозможно.
— Вот она, — Лиз вручила листок Кейну.
Тот методично изучил рисунок. Хорош, подумал он, так же хорош, как сделал бы Джон. Это была удача.
— Сержант, позаботьтесь о копировании.
Джулия подалась вперед. У нее оставалось мало времени. Думая о бизнесе, она чувствовала себя виноватой в свете того, что происходило. Но Ник нуждался в ней.
Ник.
Она внезапно осознала, что их брат не имеет представления о том, что произошло. И рассказать ему об этом предстоит именно ей. С Лиз и так достаточно.
— Она может уйти? — спросила Джулия Кейна. Может быть, Лиз отправится с ней в их ресторан? Она сможет прилечь на старую кожаную софу в задней комнате. Джулия не хотела, чтобы ее сестра сейчас оставалась в одиночестве.
Кейн покачал головой, убирая магнитофон в футляр.
— Пока нет. Я хотел бы дождаться полицейского художника. — Он обернулся к Лиз. — В случае, если он сможет добавить что-то к вашему рисунку, это может подтолкнуть вас к какой-нибудь детали, которую вы забыли или упустили.
Он делает все, что только может, подумала Лиз.
С вымученной улыбкой она протянула сестре руку. — Поезжай, Джулия, ты не должна оставлять Ника одного в затруднительном положении.
Как ни было ей трудно, Джулия приняла такое же решение. Она обняла сестру:
— Я позвоню тебе, как только мы все закончим, — пообещала она. Кинув на Лиз последний ободряющий взгляд через плечо, Джулия вышла из комнаты.
Полицейский художник прибыл через несколько минут.
Положив рисунок Лиз на стол так, чтобы он лежал перед его глазами, Джон устроился поудобнее и начал делать свой набросок. Его штрихи были быстры и уверенны.
— А чем вы занимаетесь? — задал он вопрос тем же тоном, каким спрашивал своего внука, кем тот хочет стать, когда вырастет.
— Мой брат, сестра и я владеем рестораном и занимаемся бизнесом в общественном питании в Ньюарке. "Синклеры".
Когда-нибудь, размышлял Джон, он будет счастлив, если ему удастся сделать рисунок женщины, сидящей сейчас перед ним. У ее лица и тела такие хорошие, чистые линии. Аристократические линии. Внешность того рода, которой обладают принцессы в волшебных сказках…
Тут он почувствовал, что молчание затянулось.
— Готовят у вас хорошо? — спросил он, чтобы отвлечь Лиз от грустных мыслей.
— Ник полагает, что да. — Лиз вспомнила, как он был возбужден, когда о них впервые упомянула местная газета. Заметка была доброжелательной, и Ник после этого несколько недель парил в небесах. — Ник — это мой брат и владелец дела. — Она подумала о том, как быстро сейчас развивается их бизнес. — Клиентам нравится.