— Бог в помощь, — произнес он в конце концов. — Что поделывает наша малышка?
— У нас мальчик! — И, сказав это, Мицци впервые за много лет покраснела, будто не сказала чистую правду, а солгала.
— Ах да, это же парень, — сказал барон. — Извини!
Некоторое время спустя он заказал шампанское, чтобы выпить с Мицци за здоровье этого мальчика, своего сына. И пропустил мимо ушей все, что рассказывала о мальчике Мицци. Он так и не узнал, что тот хорошо устроен у госпожи Жижковой, женщины, на которую вполне можно положиться, хоть она и родом из Белых Билиц. Она же хозяйничает в галантерейной лавке, и дела там идут хорошо. По крайней мере, в этом отношении Мицци грех жаловаться. На Мицци было в этот вечер белое шелковое платье с глубоким вырезом, время от времени она ощупывала подвязку на правой ноге, видимо, чтобы убедиться, что десятигульденовая банкнота, заработанная ею сегодня, все еще на месте. И хотя ей было известно, что барон явился к Жозефине Мацнер как завсегдатай, она стала, выпив два бокала шампанского, внушать себе, будто он прибыл сюда ради нее одной. Вскоре и самому ротмистру начало казаться, что он сегодня проделал этот путь ради Мицци. У барона было маленькое сердце, оно легко забывало, но и тронуть его было легко. Мицци все еще очень нравилась ему, и он спрашивал себя: а почему я, собственно говоря, ее бросил? Он сейчас даже желал ее, но тут имелось одно досадное препятствие: ему казалось просто неприличным покупать женщину, которую он ранее имел даром (если, конечно, отвлечься от галантерейной лавки, то даром). Но так же неприлично, если не еще неприличнее, было бы взять одну из других девиц, так сказать, на глазах у Мицци. В надежде избавиться разом от каких бы то ни было сомнений он для начала дал Мицци золотую монету в пять гульденов. Она взяла ее в руку, поплевала на счастье и сказала:
— Пойдем наверх, ко мне, у меня премиленький кабинет!
Барон пошел в кабинет и пробыл там, окунувшись в воспоминания, до полуночи. Он пообещал наведываться сюда теперь часто и сдержал слово. Он не понимал, что гонит его в этот дом: проклятие или благословение, любит ли он графиню или ее подобие Мицци, да и любит ли он кого-нибудь вообще, да, если уж на то пошло, остается ли он все тем же Тайтингером? Еще немного, и он причислил бы самого себя к третьей — и последней — категории людей: к категории «скучных».
Могущественный властелин Персии, повелитель трехсот шестидесяти пяти жен и пяти тысяч трехсот десяти роз Шираза не привык подавлять желания, тем паче жгучие. Едва его взор избрал графиню В., как он уже сделал знак великому визирю. Великий визирь наклонился над спинкой кресла.
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — шепнул ему шах. — Я хочу сегодня, — продолжил он, — ту маленькую женщину, вон ту, пепельно-белокурую, ты и сам знаешь, кого я имею в виду.
— Государь! — осмелился возразить великий визирь. — Я знаю, кого имеют в виду Ваше Величество. Но это… это… — Он хотел сказать: «невозможно», но слишком хорошо понимал, что это слово может стоить ему жизни. Так что он сказал: — …Это здесь, у них, делается не так быстро.
— Сегодня! — повторил шах, которому ни один из собственных приказов не казался невыполнимым.
— Сегодня! — отозвался министр.
Танец был на некоторое время прерван. Государь и его слуга не спеша и с достоинством вернулись на свои места. Император Австрии любезно улыбнулся обоим. Музыка вновь заиграла. Тот же танец с самого начала. По-новой.
Незадолго до полуночи Их Величества поднялись и удалились. Двустворчатая дверь за тронными креслами поглотила их.
Шах решил дождаться своего в боковом покое. Напротив него и так, что он мог во всех деталях ее рассмотреть, оказалась серебряная Диана на черной круглой подставке. Шах нашел ее точной копией женщины, которую нынешним вечером возжелал. Да и все в боковом покое напоминало ему об этой женщине: темно-синий диван, штофные обои из бледно-голубого шелка, сирень в узкогорлой майоликовой вазе, даже хрустальная люстра — великолепный светильник на четырех ножках и с четырьмя изящными ручками — и серебряный орнамент на темно-синем бархатном ковре у ног властелина Персии. Но ждать! Сказано: ждать! А шах не привык ждать.
Но ждать ему, к сожалению, приходится. В каких-нибудь двадцати метрах от него проходит совещание с участием великого визиря, придворного церемонимейстера и адъютанта Его Императорского Величества. Решено также призвать на этот совет начальника полиции. И все же выхода не видно: великому визирю хотелось бы заручиться содействием своего адъютанта и друга Кирилиды Пайиджани, визирь велит разыскать адъютанта, его уже ищут, но он куда-то запропастился — молодой жизнерадостный красавец Пайиджани.