Мне удобно теперь слегка обрисовать общую обстановку.
Стать волшебником — это, может, и естественно, для сказочного мальчика. Но вообще-то в моей сказке волшебниками становились очень немногие. По крайней мере, добрыми волшебниками. Так что Митька замахнулся на дело оч-чень большое!
Но не надо представлять себе моего Митьку совсем уж беспочвенным мечтателем. Ведь он все-таки был сказочным мальчиком, а любой — ну, почти любой! — сказочный пацан его возраста мог делать обычные детские чудеса. Например, придумать какое-нибудь фантастическое существо и поверить в него до такой степени, что оно начинает жить своей независимой жизнью и постепенно становится заметным и для других. Такие штуки получались у Митьки с самого младенчества, причем с такой легкостью, что невольно задумаешься, нет ли тут настоящего таланта к волшебству.
Конечно, отчасти тут была и обычная сообразительность: Митька как-то очень рано понял, как делаются такие штуки. Может, сам допер, а может, кто-то когда-то и объяснил, только теперь уже не вспомнить, кто… Главное тут — поверить. Чудеса у людей не получаются, потому что в глубине души человек не верит, что правда получится. Живя в сказочном мире, поверить в чудо гораздо легче, но и там с этим проблемы. Кому-то проще, кому-то сложнее. Митька порой задумывался, почему ему — легче, а прочим человекам труднее. И казалось, что это — вопрос удачи. Какое чудо было первым в твоей жизни, с каким настроением ты его принял (или не принял).
Митьке явно повезло. Первое чудо в его жизни было необычным даже для сказочного мира, и Митька воспринял его как благословение Божие.
Если другие мальчишки и девчонки шли по дорогам сказки проторенными путями, то Митька сразу стал искать особого Пути. Может быть, тут был виною Мяо Цзы. Конечно, ничего не стоит научиться делать какого-нибудь бормотунчика, потому что любой (ну, почти любой) может его сделать. Если ты не белая ворона, то отчего тебе сомневаться, что твой бормотунчик тоже оживет и начнет болтать, мимоходом выдавая пророчества и загадочные притчи? Проще пареной репы послать к другу (или к недругу) невидимого гонца, шепнуть на ухо пару слов, напрмер, во время контрольной. Такие стандартные ходы были Митьке малоинтересны.
Ему хотелось нового. Творчества. Митька понимал, что просто невозможно вот так, с ходу поверить, что к тебе ни с того ни с сего сегодня вечером просочится скозь стену твой спальни и заведет разговор какой-нибудь неслыханный Улюбек, которого ты сам же вчера выдумал. Тут нужно действовать тонко и не спешить. В первый раз пусть он пройдет мимо, ты только услышишь шелест травы, притворяясь спящим. Надо много дней привыкать к мысли, что он бродит где-то поблизости, проявляя себя то в одном, то в другом, все более и более явно и решительно. Переломный момент наступает, когда ты со страхом замечаешь, что тот, кто тобою выдуман, начинает становиться для тебя непредсказуемым. Тут важно не впадать в панику! Митька замечал, что многие начинают гнать от себя чудо как раз тогда, когда оно уже становится реальным. Своя собственная фантазия никого никогда всерьез не встревожит — в конце концов, она же полностью зависит от тебя самого. Автор всегда неуязвим. Когда выдумка начинает воплощаться в жизнь, она всегда оказывается не такой, как ты думал — это как-то глубоко пугает людей. Как будто в дело вступает кто-то третий. Ты перестаешь быть автором собственной фантазии и становишься всего лишь ее героем, наряду с тем, кого ты вызвал к жизни. Митьку это тоже пугало, но и вызвало азарт. А еще гордость, что можешь порождать на свет невиданные штуки.
Моя квартира была рядом с Митькиной, на одном этаже. Митькина комната была у меня за стенкой. И он частенько использовал мою жилплощадь для материализации разных гавриков. Так что когда я вдруг слышал поздно вечером шарканье ног и скрип табуретки у себя на кухне, я старался вести себя потише: ясно было, что Митька сейчас напряженно прислушиватся, прижав ухо к моей стене. Будь на моем месте нормальный взрослый, он давно бы уже устроил скандал Митькиным родителям — кому понравится, когда твой дом используют как полигон для воплощения фантазий! Но я-то был ненормальный взрослый, а Митька был мне как родной, хотя ничего обо мне не знал. Так — здрасте, здрасте!..
Дело в том, что я — сказочник. Не по философии, а на самом деле. Я придумал и Митьку, и его родителей, и кота-даоса, и все прочее тут, в этом мире. Я решил, для удобства, и сам поучаствовать в своем собственном сюжете. Да и не только для удобства; без меня тут дело не обойдется, вот увидите. Придется мне пару раз явиться своим героям, чтобы направить и вразумить. Направлять и вразумлять — тут автора никто не заменит. В некоторых случаях.
Потому для удобства я поселился в своей собственной сказке по соседству с Митькой. Я решил, что у меня будет своя квартира в митькином городе, прописка и все дела. Имею право, мой же мир. Как хочу, так и выдумываю.
Согласитесь, было бы нелепостью с моей стороны выставлять тут кому-то какие-то претензии: ведь все Митькины «творения» были на самом деле моими собственными. Сам же я придумал, что Митька — мой сосед, и что он хочет стать волшебником. Как говорится, врачу, исцелися сам.
Но что я о себе, да о себе… Сказка моя — о Митьке.
Идея стать волшебником подогревалась у Митьки не только тем, что он легче прочих детей обращался в сфере детского волшебства.
Суть в том, что у Митьки уже несколько раз получались недетские вещи.
Есть такая обычная волшебная игра, в которую умеют играть даже младенцы. Всякий нормальный сказачный ребенок без особого труда может ненадолго перейти в параллельный мир. Все, что для этого нужно — найти тут, в своем собственном мире, подходящее место, как бы кусочек иного мира. Потом вообразить, что ты уже не здесь, а там. Потом не вообразить, а поверить в это. И все. Митька, кроме того, знал и особый прием: чтобы действительно поверить, что ты уже там, надо сначала вообразить, что ты — человек оттуда, и поглядеть на свой обычный мир глазами пришельца. Митька научился этому у одного знаменитого артиста, Станиславского. Сначала Станиславский воображал на сцене, что он — Фамусов. А потом доходило у него до того, уже не на сцене, а на улице и дома, будто это уже Фамусов притворяется, что он — Станиславский. Это Митька где-то вычитал. И вот, когда он хотел совершить переход, он начинал смотреть на свой мир глазами пришельца. Стараясь, чтобы изо всех сил ощутить чуждость и необычность того, что прочим человекам представляется родным и привычным. Это ощущение было напряженным и скорее неприятным, зато оно скоро притягивало к себе тот, иной мир, из которого было заимствовано.
Обычные дети использовали несколько стандартных переходов — к Синему Морю, в Дремучий Лес, в Солнечный город. Поверить в возможность стандартного перехода нетрудно: это почти каждый умеет. А кто ну уж совершенно лишен способности к волшебству даже в детстве, может воспользоваться чужой верой — љ на это есть простой прием — правило левой руки.
Но стандартный переход — он и есть стандартный. А Митьке нравилось открывать новые места. В этом он, повторюсь, был не одинок. Многие одаренные сказочные мальчики и девочки в моей сказке проводили половину своего детства, гуляя по параллельным мирам. Каждый подыскивал мир на свой вкус, а потом снова и снова переходил туда, если выдавалось свободное время. Тут важно иметь запас времени, потому что обратной переход — штука не совсем управляемая. Бывает, и застрянешь на пару часов. Дело в том, что когда ты уже там, тогда тот, другой мир, для тебя даже более реален, чем этот! И выбраться из него по своему произволению не так просто. Тоже надо вообразить, потом поверить… Правда тут-то проще, потому что там, в чужом мире, ты и так пришелец, и смотришь глазами пришельца — прямо как Станиславский. Так что хочешь — не хочешь, а обратно в свой мир непременно вывалишься.
Многие поселились бы навеки у Синего Моря, если бы могли. Но не тут-то было. Там не было местных. Вообще никого. Безлюдные, понимаешь, пространства. Но берега никогда не пустовали. Многие умели туда переходить, и часто этим пользовались.
Так вот, однажды Митька, пытаясь найти ход в какой-нибудь новый мир, забрел в старый заросший парк недалеко от своего дома. И оттуда перешел в очень приятную местность с маленькой речкой, молодой читательницей-мамой с карапузом, копавшимся в песке, и компанией ребят на другом берегу. Ребята оказались неагрессивными, и Митька присоединился к их игре, сохраняя инкогнито. Было хорошо, но чем больше проходило времени, тем страшнее становилось Митьке.