— Я твой раб, о птица Рок! Отец мой был собака… а каждый из моих фиников по величине равняется трем моим финикам! — униженно проговорил Гассан.
— Хорошо, — сказал дервиш. — Продолжай так и чти аллаха!
Гассан так и сделал. Он боялся аллаха и твердил птице о том, что его финики непомерно крупны.
Добродетель вскоре была вознаграждена. Не успел еще калиф в третий раз повелеть лишить жизни всех обитательниц своего гарема… не успела еще ни одна мать снарядить как следует свою дочь на рынок в Константинополь… не успел еще Гассан поймать ни одного заблудившегося козленка, как вдруг птица сказала:
— Мой отец — собака.
Этого не нужно было говорить, но она повторила слова Гассана…
— Отец мой — собака… да вырастут у тебя длиннейшие перья… финики Гассана-сына…
Не знаю, как звали отца Гассана, да дело и не в этом.
…финики Гассана втрое крупнее, чем они есть!
Были в Дамаске люди, возражавшие против этого. Но они возражали недолго. В голосе птицы было нечто, колебавшее воздух особенным образом и влиявшее на преломление лучей. Финики росли, росли… в глазах публики!
А птица продолжала твердить:
…финики Гассана втрое крупнее, чем они есть!
И они росли! Люди чуть не давили друг друга, чтобы поесть этих фиников.
Аулед совсем исхудал. Гассан накупил много козлов и козлят и построил крышу над своей циновкой. Он стал очень честен и считал позором, когда кто-нибудь, не имея собственных козлят, съедал его козленка. Он продолжал по-прежнему бояться и чтить аллаха.
Своим благочестием и богатством он обязан был маленькой птичке, твердившей беспрестанно одно и то же и превращавшей, благодаря частому повторению, ложь в правду. Все находили финики Гассана крупными, все спешили их покупать, все…
За исключением самого Гассана, он втихомолку запасался ими у Ауледа, у которого был теперь единственным покупателем.
Так все это осталось и по сей день.
1861 год (Из цикла «Любовные письма»).
ИЗ СКАЗОК ВАУТЕРА
— Разве, Ваутер, ты не читаешь дома божественных книг? — спросила Фемкэ своего юного друга, когда он снова сидел у нее на опрокинутой корзине для белья.
— Читаю, но они неинтересны.
— Не знаешь ли ты чего-нибудь наизусть?
Ваутер произнес стих из протестантской духовной песни, который, однако, не удовлетворил Фемкэ, хотя она и нашла, что он прочел его очень хорошо.
— А другого ты ничего не читаешь?
Ваутер подумал. Он пробежал мысленно библиотеку Штоффеля: «Творения кружка любителей поэзии»… «Землеведение» Иппеля… «Трактат о правописании»… «Устав пожарной стражи»… «История Иосифа» Гюльсгоффа… «Добрый Генрих»… «Отец Иаков среди детей»… «Проповеди пастора Геллендоорна»… «Катехизис» его же… «Песенник Гоорна»…
Он чувствовал, что из всего этого ничто не может понравиться Фемкэ. Наконец он сказал:
— Я знаю одну книжку, но она не божественная… в ней говорится о Глориозо…
Фемкэ обещала внимательно слушать, и Ваутер начал рассказывать. Сначала он говорил нескладно, с постоянным повторением «и тогда», без которого так трудно обойтись, но вскоре увлекся и стал рассказывать лучше, чем было написано в старой, растрепанной книжке, которую он прочел. Всякий раз, когда речь шла о каком-нибудь разбойничьем нападении или похищении, о каком-нибудь геройском подвиге, он вскакивал с корзины и в лицах изображал деяния своих героев, так что Фемкэ становилось страшно. Тем не менее она наслаждалась, и когда он, наконец, замолчал, искра его своеобразно направленного, но неподдельного вдохновения запала ей в сердце, и оно билось так же сильно, как и у Ваутера, от упоения всем только что слышанным. У обоих пылали щеки, и, право, если бы поблизости находилось судно, готовое к отплытию в Италию, Фемкэ сейчас же отправилась бы туда, чтобы тоже испытать все эти опасности, приключения и… любовные похождения. В особенности же ей понравилось то, что из рассказа Ваутера явствовало, как тверд в своей вере такой итальянский разбойник.
— Не знаешь ли ты еще чего-нибудь?
— Да, — сказал Ваутер, который почувствовал себя уже в своей стихии. — Я знаю еще… это было в маленькой книжке, кажется в альманахе.
И он начал рассказывать:
— В одной большой стране, Фемкэ, был когда-то король, который назывался Инка. Все цари этой страны назывались Инки…