Как-то само собой вышло, что наши корзины оказались рядом, а припасы, когда их выложили на траву, так перепутались, что мы не могли уже отличить своего от чужого. Пришлось устроить общую трапезу. Из чувства справедливости мы угостились всем, что находилось в обеих корзинах.
Поклонники поспешили усесться рядом с Антуанеттой. Они наперебой предупреждали все ее желания, Стоило ей попросить чего-нибудь, она тут же получала двойную порцию. Впрочем, ела она с изрядным аппетитом.
Леон, наоборот, ел мало и больше смотрел, как мы поглощали припасы. Ему пришлось сесть рядом со мной, он все время молчал и лишь насмешливо взглядывал на меня всякий раз, когда Антуанетта улыбалась своим соседям. Так как ей подавали с обеих сторон, она с одинаковой готовностью протягивала руки направо и налево и каждый раз благодарила своим приятным голоском. Видя это, Леон усиленно делал мне какие-то знаки, смысл которых я не понимал.
Положительно, Антуанетта отчаянно кокетничала. Она сидела, подобрав ножки под юбку, почти спрятавшись в высокой траве, и поэт, без сомнения, сравнил бы ее с большим цветком, наделенным даром взгляда и улыбки. Обычно она держалась с большой естественностью, но в тот день в ее манерах и голосе было какое-то жеманство, которого раньше я никогда за ней не замечал. Поклонники, сбитые с толку ее благосклонностью, переглядывались с торжествующим видом. Я был удивлен этим неожиданным кокетством и, видя, что плутовка посмеивается исподтишка, задавал себе вопрос, кому из нас она обязана своим превращением из простодушной девушки в разбитную бабенку.
Разложенная на траве провизия мало-помалу исчезала. Говорили мало, больше смеялись. Леон поминутно пересаживался с места на место. На лице его снова появилось язвительное выражение, и, опасаясь, что он разразится проповедью, я умолял взглядом нашу спутницу извинить меня за угрюмость моего друга. Но Антуанетта была смелая девушка, и двадцатилетнему философу, при всей его важности, было не так-то легко ее смутить.
-- Сударь, -- обратилась она к Леону, -- вам скучно, наше веселье вам досаждает. Я не решаюсь большесмеяться.
-- Смейтесь, смейтесь, сударыня, -- ответил он. --Я молчу только потому, что не умею, подобно вашимспутникам, сочинять прекрасные фразы, которые таквеселят вас.
-- Другими словами, вы не льстец? Ну, тогда говорите, говорите, Я вас слушаю, я требую грубойправды.
-- Женщины не любят ее, сударыня. Впрочем, как бы вы ни лгали женщине, если она молода и красива,ложь всегда окажется правдой.
-- Ну, вот видите, вы такой же дамский угодник,как все. Вы заставляете меня краснеть. В наше отсутствие вы разбираете нас по косточкам, господа мужчины, но стоит только какой-нибудь женщине появиться, вы расточаете ей самые низкие поклоны,
самые сладкие речи. Это просто лицемерие! Я вамнапрямик скажу -мужчины все негодники, они неумеют любить. Ну, сударь, скажите и вы прямо, чтовы думаете о женщинах?
-- Могу я говорить откровенно?
-- Конечно.
-- А вы не рассердитесь?
Ну, что вы, скорее посмеюсь
Леон приготовился к ораторскому выступлению. Я-то знал, о чем пойдет речь, -- я уже сотни раз слышал все это, -- и чтобы как-нибудь убить время и развлечься, стал бросать в реку мелкие камешки.
-- Сотворив мир, -- начал Леон, -- бог обнаружил, что в нем недостает еще одного создания; но так как глина у него вся вышла, он стал в тупик -где взять ему необходимый материал, чтобы исправить свою оплошность. Пришлось позаимствовать его у живот
ных. Взяв немного плоти у змеи, волчицы и ястреба, он сотворил женщину. Вот почему мудрецам, которым известно об этом факте, хотя о нем не упоминается в библии, не кажется удивительным, что женщина по природе взбалмошна, всегда во власти переменчивых
настроений, -- словом, она точное подобие различных составляющих ее элементов. Каждое из этих созданий передало ей свой порок; все рассеянное в мире зло слилось в ней воедино; вот откуда ее лицемерные ласки, ее коварство, блудливость...
Казалось, Леон повторяет заученный урок. Он остановился, припоминая, что сказать дальше. Антуанетта захлопала в ладоши. Он продолжал:
-- Как родятся черноволосыми или русыми, так родятся женщины легкомысленными и кокетками. Они отдаются из себялюбия, совершенно не интересуясь, достойный ли совершили выбор. Пусть мужчина фат, но если он красив, если у него правильные, хотя и неыразительные черты, женщины будут отбивать его Друг у друга. Но если он человек простой и сердечный,
если он умен, хотя и не кричит об этом на всех перекрестках, женщины и знать не будут о его существовании. Им нужны одни лишь блестящие игрушки:шелковые платья, золотые ожерелья, драгоценныекамни, приукрашенные и напомаженные любовники.
А работает ли у такого любовника башка -- до этогоим и дела нет. Они лишены нравственных качеств.
Они знают толк в черных волосах и страстных устах,но не имеют понятия о том, что такое сердце. Вот онии бросаются в объятья первого встречного болвана, вполне доверяясь его великолепной внешности. Онивлюбляются в него, потому что он им нравится, а нравится он, потому что нравится. В один прекрасный день болван избивает их. Тогда они вопят, что они мученицы, и в отчаянии восклицают, что мужчина не может коснуться их сердца, не разбив его. Безрассудные, почему же не ищут они цветка любви там, где он цветет!
Антуанетта снова захлопала в ладоши. Речь Леона, насколько я знал, на этом кончалась. Леон произнес ее, не переводя духа, как бы торопясь поставить точку. Промолвив последнюю фразу, он взгляпул на Антуанетту и задумался. И добавил другим, уже не высокопарным тоном:
-- У меня была лишь одна подруга. Ей было десять лет, а мне двенадцать. Однажды она мне изменила ради большого дога, который терпеливо позволял мучить себя и даже не огрызался. Я долго плакал, я дал зарок больше никогда не любить. Я сдержал свою
клятву. В женщинах я ничего не смыслю. Если я по люблю, то стану ревнивым и угрюмым; буду любитьслишком сильно, меня возненавидят; а если меня обманут, я умру.
Он замолчал, глаза его были влажны, он тщетно пытался рассмеяться. Антуанетта перестала улыбаться и слушала его серьезно; подойдя к нему, она положила руку ему на плечо и посмотрела на него в упор.