— О, нет, господин полковник, — пренебрежительно возразил корнет, — это местный обычай: у них завтра праздник Богоявления.
— Ах, да, этот чудовищный календарь, в котором всё не на своих местах! И всё-таки, это затишье кажется мне подозрительным. Поспешите, корнет!
— Слушаюсь! Однако, осмелюсь заметить, именно этот маленький хутор кажется мне вполне безобидным, даже забавным. Здесь такой трогательный патриархальный уклад…
— Надеюсь, корнет, — холодно прервал его восторженные высказывания молодой полковник, — вам не придётся раскаиваться в том, что вы недооценили противника. В любом случае, можете попытаться разжалобить здешних жителей рассказом о том, как вам нравится их простой уклад жизни. Вам пригодится подобная сентиментальная история, если военная фортуна отвернётся от нас и придётся выпрашивать у этих крестьян кусок хлеба и ночлег, чтобы не остаться в этих снегах навечно! Выполняйте приказ!
— Спешу, мой полковник!
Наутро французского полковника, задремавшего в кресле перед камином, разбудил колокольный звон. Казалось, с неба откалываются глыбы льда и падают на крышу дома, так гудел набат. Нет, это не мирный призыв к празднику!
Французские офицеры по тревоге выскочили во двор…
На солнце сверкали гусарские сабли и аксельбанты на голубых мундирах, ярко горели кокарды на киверах… На ветру полоскались знамёна.
Кавалерийский отряд вихрем промчался по единственной улочке дальнего хутора. Словно сам Архангел Михаил с огненным мечом нёсся во главе отряда. Люди высыпали на улицу и шумно приветствовали освободителей от чужеземцев. Рядом с мальчишкой знаменосцем во главе отряда, сидел в седле Митька, страшно гордый собой и свысока взирал на счастливых односельчан, особенно, на онемевшую от удивления Алёнку.
Я на ослике ехал, не спеша, позади всего этого гусарского великолепия, говоря по-военному, в арьергарде, рядом с походной кухней. Но я переживал молниеносное сражение и нашу победу как захватывающее приключение, хотя сам в бою не участвовал, держась в стороне от рубящей стали клинков. Я был рад за Митьку и за то, что его поход к партизанам закончился благополучно. Впрочем, не без нашей помощи…
*****
Я, честно говоря, хотел бы остаться подольше на гостеприимном хуторе, тем более что горячие пирожки с капустой и с маком являлись достойным венцом нашей победной атаки. Но как-то само собой получилось, что я снова стою у окна в своей собственной комнате и смотрю на праздничную зимнюю улицу, по которой идёт маленький белый ослик.
Девочка в пушистом меховом капюшоне хохотала над мальчишкой, которого она только что с ног до головы обсыпала снегом. Мальчик уже нагнулся, чтобы слепить крепкий снежок и запустить в неё.
— Зря ты это делаешь, — заметил ослик, проходя между ними и стряхнув со своих ушей облачко искристой пыльцы.
И тут же пальцы у мальчишки разжались, и он тоже залился звонким хохотом. Они показывали друг на друга пальцем, бросались снегом и смеялись, смеялись, смеялись…
На всех углах горели цветные фонарики, по улицам катили нарядные экипажи, отражаясь в витринах полных всякими праздничными лакомствами, такими великолепными и аппетитными, что многие останавливались снаружи, не заходя в магазинчики, чтобы только полюбоваться на них и ощутить аромат праздника.
Ослик свернул на улицу, ведущую к порту; я следил за ним глазами, и мне был виден из моего окна город гораздо дальше, чем обычно. Ослик вошёл в порт. Там горели переносные жаровни, возле которых собирались портовые рабочие и бездомные люди, чтобы погреться. Они пели низкими голосами новогодние песни, и эхо плыло над городом, залетая в каждое окошко и принося с собой тепло уличных жаровен и добрых простых сердец.
У причала стоял корабль с опущенным трапом. Его мачты опутывали многочисленные гирлянды разноцветных фонариков, отчего корабль весьма напоминал огромную ёлку. Стуча копытцами, ослик взошёл по трапу на корабль; трап исчез, и нарядный кораблик стал потихоньку отдаляться от берега.
Я хотел смотреть до тех пор, пока не исчезнет в ночи последняя цветная искорка, но тут пошёл мягкий частый снежок, и порт, и корабль, и вся та часть города, которая обычно не видна из моего окна, растворилась в пелене волшебного снега. Я оглянулся на стол, где всё так же лежал рисунок с жаркой пустыней и пальмой, но никакого ослика там больше не было. Горло у меня совершенно прошло; за окном падал снег, опуская свой кружевной полог на наше удивительное путешествие…