Зовет Водяной Царь старого слугу водяника. Старый водяник — руки, ноги коряга, глаза лупленые, хвост осочий — тут как тут.
— Иди, — говорит ему царь, — к дочкам к русалкам, вели им свет потушить: поздний час — спать пора, да скажи им, коли со светящейся заморской рыбкой играют, пусть под камень ее схоронят; коли в сети звездочку-блестунью заманили — отпустят на волю, коли у рыбака фонарь стянули — на дно лодки кинут: хорошего мало русалкам с людьми знаться!
А как скажут русалки грозному подводному царю, что самая маленькая русалка, его младшая дочь, серебряную тень луны разбила, а теперь лунным осколком они забавляются.
Но тут загорелась заря. И прямо в речку полезла освежить себе холодной водой лицо. Вокруг — и река и небо — все ало. А вот и солнце — и день поднялся. Тусклым стеклышком мутится лунный осколок. Угомонились русалки, спят. И Водяному Царю вольготно: спи, сколько спится, наверстывай ночь.
На другую ночь, только что Водяной Царь завел глаза на ворчунью сонную волну, опять весь подводный дворец осветился — и был такой свет, ровно все звезды с неба в реку упали.
Зовет Водяной Царь своего старого слугу водяника-корягу и велит идти к дочкам-русалкам: чтобы свет потушили.
— Да скажи им: коли с рыбкой светящейся заморской играют, пора отпустить ее в дальние края, да наградили б рыбку из царской жемчужной казны; коли звездочкой тешатся — пока еще ночь, пусть отпустят на небо, а коли с фонарем рыбака забавляются, худо будет, сам приду.
Ни с чем вернулся к Водяному Царю водяник: как признаться русалкам, что это не фонарь, не звезда, не рыбка-огонек, а серебряная тень луны, и всего-то осколок, а светит как сама луна!
Заря лицо свое небесным полотенцем вытерла, и все вокруг — и река и небо — розовеет, а лунный осколок, бесцветное стеклышко, на дне реки лежит.
Пораздумали русалки, жалко им перламутровых ушек: надерет отец. И закопали лунный осколок в глубокий песчаный колодец.
Потянулся еж, порасправился: больно солнце горячо.
— А как звали ту русалочку? — спрашивает Марфинька. — Ромашка.
У Марфиньки сердце екнуло: прошлою ночью и вправду из ромашки русалка вышла. Лапы у зайки смирно не сидят: к реке побежать, еще разок взглянуть на русалку.
Пришла Марфинька к речке. А на берегу ромашек видимо-невидимо, поди узнай, в какой ромашке днем прячется русалка.
И стала Марфинька изо всех сил цветы трясти. Заплакали ромашки: невмоготу им стало. Вот бы тебя кто, Марфа, за уши так отдергал! — И стыдно зайке и обидно тоже, на русалку сердится: гордая эта русалка, дружить со мной не хочет!
А серебряных рыбок в речке полно. Любуется на них Марфинька, гадает: вот бы мне хвост золотой, карпий — сама бы не хуже русалок плавала, на самое дно реки нырнула б, с тенью луны играть!
Да так размечталась, распрыгалась, словно и впрямь русалка — да в воду и хлопнулась. Хорошо, что не глубоко было, да спасибо еще ивовый куст за уши вытащил ее на берег.
Продрогшая пошла Марфинька домой. Запечалилась: и хвост не поможет золотой карпий — не быть ей подружкой русалки, у которой русалочки белыми лепестками волосики на спине играют, а глаза — незабудки. Да и очень в воде холодно и страшно.
Нагрел еж на солнце хорошенько лапы. А Марфиньки все нет. И пошел еж на розыски. Сидит Марфинька у себя на пороге, на солнце глаза щурит.
— Почему не пришла сказку слушать?
— Не хочу твоей сказки, — отвечает Марфинька, — злая твоя русалочка, не захотела мне показаться.
— Вот как! А зачем ей с тобой дружить? Это ты злая, сколько ромашек помяла!
Все знает Еж Ежович, ничего от него не скроешь.
— Ты наперед заслужи дружбу.
А как заслужить — ни слова, а загадал загадку:
— Кто на коне, кто пеш идет по той же дороге, но не всегда приходит первый тот, кто на коне едет. — А теперь слушай сказку.
Вернулась луна к себе во дворец, и в тот же час призвала волшебную птицу Каду — первая она советница у луны, и строго-настрого наказала ей склеить лунную тень, а сроку — три года и три дня.
Три года и три дня промучилась птица Каду над осколками, но как ни мудрила, складывая да перекладывая, а одного осколка все нехватает, и нет полной тени луны. Измаялась, да и срок на исходе. Провела тут птица Каду волшебным крылом по лицу лунной тени. Как от глубокого сна, очнулась лунная тень и принялась потягиваться да охорашиваться. Глянь, а кончика носа и нет.