И чего только в этой лавке не было: и синь-трава — туман над лесом разводить; и лунный камень, чтобы на лисаньку сон напускать, и стеклянный глаз — никогда этот глаз не спит — верный сторож от воров. А от Медведь Медведича бывало всем перелетным приказ: порошок от моли ему поставлять, оптом и в розницу — на зиму чтобы мех ему пересыпать, а то моль заведется и шкуру медведю испортит.
Были еще коробейники-сороки, из леса в лес ходили с товаром на спине: почти все можно было достать у них на лотке. И какая была в старину чудесная краска для перьев, звалась она «вакса», — оживилась вдруг бабушка, — в те времена перья у меня были с глянцем.
— А что это тебе, бабушка, намедни сорока принесла? — пищит грелка Липа.
Бабушка недовольно закашлялась и поправила у себя на груди два перышка: они вчера у нее выпали и она приклеила их сорочьим клеем — у сороки купила.
— Ты что-то плохо греешь сегодня, — вместо ответа пробурчала бабушка.
И Липа прикусила свой длинный язычок.
РАССКАЗ СЕРОГО КАМНЯ
амушек сипло покашливал, желая обратить на себя внимание бабушки вороны.
— Ты что, простужен? — участливо спросила сонная ворона, приняв камушек за свою грелку — вороненка Степу.
— Нет, — ответил камень, — я о таком и не слыхивал. Это я вспоминаю.
— Вспоминай, камушек! — поправилась бабушка.
— Да вот теперь, когда я стал камнем и странствую по свету, все чаще я думаю о прошлом, о моей тогдашней счастливой жизни. Сейчас я нагрет солнцем, — хитро вставил камушек, — и еще немалый срок буду горячим. Ты успеешь меня выслушать, только не перебивай: в голове и без того путается — время отшибло у меня память.
Я был скалой. Большой серой скалой. Узенькая горная тропа проходила мимо меня и терялась в густой траве. По скату горы золотыми и лиловыми ступенями спускались виноградники. А внизу шла белая дорога: она никогда не останавливалась — все бежала вперед, проносясь мимо меня в облаке пыли вместе с теми, кого сквозь солнечную пыль я не мог хорошенько разглядеть.
— Должно быть ослы, — равнодушно зевнула ворона, — их тут много проходит с большими корзинами сочного винограда на спине. А то и люди… — ворона от скуки прищурила глаза: она любила, чтобы ее слушали и считала, что рассказывать сказки — только ее право.
— Меня солнце любило, — продолжал камень. — Как только показывалось оно на небе, все тотчас менялось, да и я сам менялся. Я вдруг становился прекрасным дворцом из мрамора и гранита. Незабудки голубыми прудами плескались у моего подножья, а маленькая невзрачная земляника, которая лезла на тоненьком стебле из травы, сама становилась вдруг солнцем, и ярко горя, освещала все вокруг себя. Так я жил до тех пор, пока в меня не ударила молния, и я рассыпался по земле каменным дождем.
— Это, верно, было очень страшно, — участливо сказала ворона и подумала: «теплый камень греет, в общем, не хуже вороненка».
Камень приободрился и разлегся поудобнее на животе у бабушки вороны.
— В мой дворец, — продолжал камень, — изо дня в день приходил зеленый ящер: он был так чудесен, более прекрасного существа я никогда больше не встречал во всех моих странствиях. Целыми часами ящер, не отрываясь, глядел на солнце. Иногда он причмокивал языком и чему-то бесшумно смеялся. Однажды приползла змея, долго глядела она на ящера, и позавидовала его счастью. «Скажи мне, ящер, что это ты увидел там на солнце?» вкрадчиво спросила змея, когда ящер блаженно улыбался. «Разное», нехотя отвечал ящер. «Расскажи мне хоть что-нибудь!» приставала змея. «Я только что видел, сказал ящер, целое поле махровых маков, над ними порхали золотые бабочки, такие блестящие, что я должен был зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть». Стала тут змея просить ящера хоть на минутку уступить ей место. «Может быть я увижу солнце, как ты его видишь», не отставала змея. Скрепя сердце, ящер уступил ей свое место. Пришла ночь, змея заползла в расщелину и проспала там до утра. А как только взошло солнце, она опять выползла и расположилась на том самом месте, где обычно проводил дни ящер, и неподвижно уставилась прямо на солнце. А когда появился ящер и стал просить змею, чтобы она вернула ему место — змея высунула свое длинное жало и умертвила ящера. Я спросил змею, почему она так вероломно поступила? «Видишь ли, ответила мне змея, ящер обманул меня: на солнце в золотом саду на золотых ветках качаются красные птицы. Ящер не сказал мне о птичках. Он хотел сам завладеть всем этим богатством, и за это поплатился. А я буду глядеть на красных птичек, пока не заворожу их, и тогда они все, одна за другой, слетятся ко мне. И я их съем».