Скоро и до королевы — белой воронихи дошла весть, что синий дуб занял пол царства и с каждым днем растет и вверх и вширь. И читает она в черных книгах, что король, обращенный ею в человека, вернулся в свое воронье царство. Остается еще три дня и три ночи: ее чары разрушатся — человеческое с ворона развеется, и снова он станет властителем вороньего царства.
Гнев взорвал сердце воронихи: «погубить короля или погибнуть».
Срывая злость, она велела схватить сверчка и живьем изжарить в печке. Но как ни кликали королевского казначея и как ни шарили по всем уголкам и щелям, его и след простыл: сверчок устреконул под синий дуб предупредить короля.
И когда запыхавшийся сверчок рассказывал королю какая надвигается беда-под дубом, на своем алом коне появилась королева.
Ее лицо от гнева синее синего дуба.
Она сразу, по белым, торчащим за спиной, потрепанным крыльям, признала короля. И подняв волшебное лебяжье перо, велит королю в трехдневный срок достать ей живой воды.
— А не то, — пригрозила она, — не только вас, она разумела короля и сверчка, а и всех ворон белого царства превращу в кротов.
И пришпорив коня, взвилась прямо к себе в берестяную башню.
Король с трудом расправил крылья, но даже и взмахнуть не было сил, где уж там летать! Он взял в руку посох.
Где найти живую воду? А надо. Он должен спасти свой народ.
И вдруг та самая песня, как там, на гуляньи в последний вечер среди людей. И как тогда из сада, увлекаемый песней, так и теперь на голос этой песни он шел, удаляясь от дуба. А ему и вслед и навстречу пелась эта песня, освобождая его скованную душу.
Ему казалось, что он идет, а на самом деле он никуда не шел, а с посохом в руке, прислонясь к дубу, спал.
Прошла ночь, и другая, и третья на исходе. А странник все спит. И спать бы ему до зари. Как чудный звон пробудил его. Глянул странник — дуб словно ожил, звенит и сияет. Поднял он голову — а на дубе на каждой ветке качаются человечки в изумрудных халатах, на головах расшитые золотом тюбетейки; и у каждого в руках жолудь, и в каждом жолуде играет живая вода.
Дуб тряхнул своей курчавой макушкой, и светлыми дождинками оросил странника с головы до ног.
И все как один — птицы, звери, зверьки и зверюшки, стрекозы, гусеницы, цветы, травы, грибы и сломанные ветки и палый лист — видели как странник превратился в ворона, черного ворона.
II в знак восхищения перед смиренной мудростью своего любимого короля, все вороны его царства выкрасили свои белые перья в черные.
А белая ворониха, дав королю неисполнимую задачу достать ей живую воду, заперлась на двенадцативинтовый замок в своей берестяной башне.
Алый конь ее стоял наготове.
В башне жарко топилась печка.
Весь первый день ее душило желание мести: ей все представлялось, как она берестовым прутом ударит короля по глазам, и веки его сомкнутся, а пальцы заблестят кротиными когтями, и она его погонит в подземелье безвыходно рыть землю. А предателя-сверчка она схватит за шиворот и живьем кинет в раскаленную печь, и его гнусный стрекот навеки замолкнет.
Она одна — единственная королева вороньего царства, и нечего ей больше тревожиться и опасаться.
Но утром посмотрев в окно, она содрогнулась: ветви синего дуба, торжествуя победу, подходили к башне. Как обожженная, она металась по терему. Предчувствие неизбежного охватило ее.
Всю вторую ночь она, как затравленная, жалась у печки. Ветви синего дуба подошли к самой башне и стучали в окно. Ржал на привязи и подымался на дыбы ее нетерпеливый алый конь.
Куда бежать, где скрыться? и нет таких колдовских чар остановить и повернуть судьбу!
А на третьей заре, когда у синего дуба взблеснула живая вода и совершилось чудесное превращение — огонь охватил башню.
Пожар начался не сверху, не с терема, а с земли, с основания. Как потом рассказывали, вся берестяная башня как костер запылала.
И все сгорело: и королева и все ее сокровища, и колдовские черные книги, и лебяжье волшебное перо, и алый конь.
Вернувшись во дворец, король нашел только пепел. А кругом чадило: черная намять о злой королеве.
И все ее чары развеялись.
И тогда из-под земли вышли все порабощенные звери и силой живой воды стали снова зрячими. И все деревья ожили, и трава поднялась и зазеленела, и цветы расцвели. А уж как птицы поют, самим на удивленье откуда взялись такие голоса, и какие чудесные песни!
Все ждали, что король на радостях устроит маскарадный вечер. Но первое что он сделал, он отменил маскарады. На собственной судьбе он испытал, что вообразить себе можно все и даже на короткий миг стать лилией из гипопотама, львом из робкой овцы, но никаким и самым изумительным маскарадом себя не переделаешь. А надо, чтобы каждый оставался самим собой — какой он ни есть, и не гонясь за чужим обличьем, что-то сделал бы со своей душой. И только когда огненной жалостью расплавится сердце, и забыв себя, отдашь его людям и зверям, станешь больше льва и прекраснее лилии.