Повстречала тележка монашка в черной скуфейке, сам белехонький, с лица смирный, глаза в землю опущены, будто ищет чего, а в руках облако, в три раза больше чем сам он. Пожалела его тележка, вместе с облаком на себя усадила. Да как рванула, понеслась — на глубокой колдобине монашка с облаком и вывалила. Что тут стало! Гром грянул, молния к небу взвилась, дождь из облака так и полил.
На дороге воды стало по пояс; места, что пониже, залило, по канавкам так и булькает. Освежило землю, поднялись всходы — луга позеленели.
Так и не узнала никогда тележка, что самого Громовника Илью везла: у него, вишь, на небесах колесница в починке стояла. Вот Илья над людьми сжалился, выбрал в небесной кладовой облачко побольше, что на холодке держал, и на землю сошел пешим. Благо тележку встретил, без ее порухи гром у него никак не получился бы.
С горки на горку мчится тележка. В лесу очутилась. Красная Шапочка ей навстречу. Хотела тележка от волка ее увезти, а потом раздумала: ведь и так в сказке все хорошо кончается. Хрюшке как-то в хлев зеленых скрипучих арбузов повезла — почему не помочь Божьей твари!
Войны были, горе везла — тряслось на тележке горе-гореваньице, человеческими костями постукивало, земле не преданными, дождем моченными. Как тяжко земля под колесами вздыхала, кровью захлебываясь. По тряской дорожке растеряла их тележка — по земле их рассеяло, память у оставшихся ветер стер, слезы высушил.
Встретила тележка древнюю старуху: просила старая довезти ее до избы, что стоит в лесу на курьих ножках, на собачьих пятках. Не знала тележка, что это Баба-Яга. А она, подлая, нарочно тележку в лес к себе заманила. И как с ягиного двора уезжать тележке, подкинула в нее мешок с бедой — пусть, мол, по миру катается.
И куда ни поедет тележка — чего только беда не натворит!
В селе скотина мрет, в городах хворь, а в поле жучок такой черный завелся — весь хлеб съедает.
Думала-думала тележка, как ей от беды избавиться — решила ее в овраг сбросить. Да беда, видно, почуяла: из мешка клещи выпростала и за обочья крепко уцепилась — не перекинешь. А надо от нее избавиться, а то, гляди, дощечек своих не соберешь, не сосчитаешь. Тоже хитростью хотела тележка ее донять. Так по рытвинам начнет трясти, что у другого душа бы давно вон выскочила, а беде хоть бы что: еще пуще ярится, хохочет — занятно ей, и тележку, значит, доняла.
Решила тележка назад к Яге ехать — отвезти беду — и поехала. Яга о ту пору спать залегла, семь дней не евши. Стала тележка ей тут небылицы всякие рассказывать: про серого козлика, что у бабушки волк съел, про свинку-золотую щетинку, да и о детках злых и непослушных поведала ведьме, не пропустила и озорного мальчика Степку-растрепку — а мешок с бедой Яге под нос подсовывает.
А как начала тележка сказку про сестрицу Аленушку, какая она была из себя пухленькая да румяная, не выдержала Яга, разинула пасть, да мешок с бедой и проглотила. И сама, хоть и ведьма, тоже не вынесла, бедой объевшись — велика беда на русской земле была! — и окачурилась.
Что тут было радости! Вербы в поле прослезились, и во второй раз, не дождавшись весны, кудряшками расцвели. В полях, по лесу синие колокольчики звенят на тысячу разных голосов-перезвонов. И летела тележка по высоко взошедшим хлебам мимо лугов — мирно на них паслись стада; летела она и в города, где из каждой трубы дым валил; мчалась тележка, отмеряла время.
Высокими золотыми солнцами-подсолнухами в это лето качалась Русь. Из разорванных в клочья облаков жесткое желтое солнце хмурилось. На площадях, на заборах — галок целое нашествие. В поле от них черно было.
— Не к добру, — хрипел юродивый с паперти, — не к добру! — и захлебывался кровью, что струилась по разбитому лицу, — не к добру!
И мелко крестясь, повторял в сотый раз в своем сердце:
— Пугай нас, Господи, но не наказывай!
За тележкой подымалась грозной тучей пыль, и несло ее ветром из края в край по всей русской земле. Из-под колес одни скользкие ужи на дорогах успевали в кольца свертываться. Леса на закате полыхают ярким костром, красной медью горят — расплавленным золотом. Из овса по ночам растут стальные штыки: шли к рубежу. С белками вывороченными к небу, приносили присягу — красной сплошной стеной. II серебряный серп, ясный месяц — над всем.
Как попала тележка в зыбучие пески да в болота непроходимые — дальше ей идти некуда. Глянула она, и видит: меж светлых берез по русским кочкам серым три богатыря навстречу идут. Глаза их широко открыты, на груди руки крестом не сложены; над высоким лбом не шапки заломлены — расстелился туман белым саваном.