Лиса ей на нос очки надела, и заушники пригнала к ушам, и так все ловко и с таким проворством, ровно б на очках выросла.
И размечталась лиса: то-то будет торговля, приманка, всякого зацапаю.
Тут пичуги замечают, как лиса себе лапы потирает и хвостом кружит, смекнули — не к добру, и запели на все голоса:
Обозлилась лиса: отваживают покупателя. Подошла к окошку, задернула занавеску. Пугливые пичуги язычок прикусили.
Заплатила мышь за очки медовый пряник. И пошла от лисы. Да не прытко, не по мышьи: в очках ей все не так. И уж назад в лавку.
— Не нравится, — говорит, — а что кочка розовая, даже очень глупо.
— Так бери красные, — за лисой дело не станет, на сказ лиса большая модница, — красные все тебе скрасят.
Мышь согласна:
— Давай красные.
Сняла с головы узорный полушалок, сует лисе в лапу. Да в красных как глянет, земля багровая, а сосны черные, будто в огне горят. Завопила тут мышь: «батюшки, пожар!» И со страху очки наземь как шваркнет. Еле очухалась.
— Не хочу красных, в них, чего доброго, весь лес спалишь. Подавай зеленые!
— Бери зеленые, — порылась лиса и достала зеленей изумруда: так и блестят и сверкают.
Ей мышь с пальца заветный перстенек сняла, и в зеленых вышла из лавки.
— И причем тут очки, — недоумевала мышь, — трава как была зеленая, никакой метаморфозы.
— Да ты не так смотришь, — говорит лиса.
— Да как же не так!
— А ты садись ко мне на нос, живо научишься. Первое дело глаз наметать.
Мышь послушалась. И как была в зеленых очках, уселась лисе на нос. И ждет: «вот-вот все по другому увижу».
А лиса тихонько, будто соринку снять у себя с носа хочет, не сморгнув, схапала мышь, и вместе с зелеными очками проглотила.
Пели отходную пичуги.
Говорю медведю:
— Смотрите, какие у вас в лесу порядки. Надо было пожалеть мышь, а не хватать обманом. Пресыщенный, вот кто несчастный из несчастных: ему никакие очки не помогут.
— А вольно было мыши перед лисой уши развешивать, — нахмурился медведь, — не мышонок, сама виновата.
И все же для порядку пошел медведь к лисе и расшвырял всю ее очковую лавку до последнего стеклышка.
А лисе не до медведя! как проглотила она очки, все-то в ее глазах позеленело: и медведь малахитовый, и сама зеленая, глядеть на себя противно, ну хоть бы нечаянно мелькнула где на шубе рыжая полоска.
Голодный ворон с ветки видел, как лиса хапнула мышь, да очками и подавилась, закашлялась хитрюга, и как тут мышь незаметно шмыг у нее из пасти, и давай улепетывать. Видел ворон и то, как расправлялся медведь, наводя свои медвежьи порядки, и еще как лису скоряжило и она превратилась к зеленый куст.
— Самый большой грех полевой и лесной, — каркал ворон, — коли кто с жиру бесится!
Снялся с ветки, полетел черный в поле корм себе добывать у богатой мышиной норы. С перепугу стала мышь щедрая да приветливая: «иди ко мне, ворон, обедать!»
СТАРАЯ БЕРЕЗА И МУХА ОДНОДНЕВКА
Это была старенькая, сгорбленная годами береза. Солнце греет, идет ли дождь, а береза нее у земли просит: скажи да скажи такое слово, чтобы мне помереть.
А земли не пускает:
— Никак не могу тебе, береза, помочь: сроку твоей земной жизни еще пять годов.
Однажды так горько жаловалась береза, так стонала и скрипела, пригибаясь реденькой макушкой к земле, что сжалилась над ней земля.
— Хорошо, отпущу я тебя на покой, коли сыщется кто и возьмет назначенные пять лет за тебя прожить.
Услышал белый грибок, только что вылез на свет.
— Хорошо на воле! — поглядел он на синее небо, оторвал голубую ленту, повязал себе стан. И просит у березы дать ему ненужную ей жизнь.
А получив у березы лишние пять лет, белый грибок раздумался, как повеселее провести ему эти березовые годы.
И пустился грибок по белу свету. Где только не был. Не раз попадал он и в лукошко, и на царскую кухню, и к бедняку, но всегда уходил жив и невредим. А все оттого, что пять лишних годов бесповоротно закрепила за ним земля.
Состарился белый гриб, не до путешествий! И вернулся в родные места, где когда-то береза стояла и сам он когда-то вылез на свет.