И живет кот припеваючи, накупил себе: и сафьяновые серебром подкованные сапоги, и настоящую расшитую золотом егерскую куртку. Захотелось дворец — вырос на горе и дворец. Все за мышкин ус дают, ни в чем не отказывают.
Так жил кот, котовал: чего только душе захочется, все ему само под морду тычется. И стало коту скучно — и вправду, какое веселье, сиди у себя дома у теплой печки, да наевшись с золотых блюд, мурлыкай. А ходить по задворкам такому тоже не стать.
А мышка, кот придет к ней поутру ее усик остричь, мышка всегда весела.
И говорит кот мышке:
— Иди, мышка, ко мне жить: хоромы у меня большие, печь теплая, всего вдоволь!
Мышка с радостью: почему не пойти!
Перевязала она себе шелковинкой золотой ус и за котом пошла. Да не легко это мышке за котом следовать — и не хочет, да все забегает вперед, а коту неприятно, сердится. Кое-как, наконец, поладили, дошли, и водворилась мышка у кота.
Мышка только всплеснула лапками: чего только нет, и куда коту ее золото!
А кот на радостях подарил ей раковинку — кум, морской кот, на именины принес: хорошая раковинка, никогда б не расставался, и только вот для мышки.
Уселась мышка в раковинку и под синюю песню покатила-поехала по морю: ей волна с волной перевивается, ей тростник шумит и камень о камень перескальзывает.
Диву дался кот, и сам было залез в раковинку, уж и хвостом помогал, и лапами и усом — ни с места, только бока себе оцарапал.
И так во всем: у кота ничего не выходит, а мышка что ни затеет, ей во всем удача и всегда она веселая.
И задумался кот: с чего бы это мышка такая веселая? Или и сердце у нее из того же золота, что и усик? не иначе.
И пристал кот к мышке, проходу не дает:
— Отдай да отдай ему золотое сердце!
А мышка понять ничего не может, только золотым усиком поводит.
— И что тебе, кот, за корысть в моем простом, в моем мышкином сердце?
А коту что ни говори, все без толку, и только видит и только слышит: золотое сердце.
Без мышки было коту скучно, а и с мышкой тоску не размыкать. Одно на одно выходит — небольшое веселье. А мышка попрежнему веселая.
И решил кот погубить мышку и завладеть ее сердцем.
— А какой длины у тебя вырастет ус, — спрашивает кот мышку, — если не трогать.
— А должно с аршин, — говорит мышка.
Насупился кот:
— Слушай, коли до конца недели не вырастет в косую сажень, я тебя съем.
Мышка все поняла.
— Что там ждать неделю, — сказала она, если тебе это в радость, бери мое сердце!
И в ответ без раздумья кот убил мышку.
Не из золота, а живое сердце растерзал он своей лапой — и тайну веселого сердца с собой унесла мышка.
Неприкаянный бродит кот по миру — не избыть ему скуку.
А золотой мышкин усик сам без мышки пошел жить на белом свете. И там, где золото, заметьте, редко нет слез: как градинки чистые — мышки, и тяжелые кота.
ЛУННЫЙ КОНЬ
тояла как-то луна против окошка и смотрела, что за окном делается. И видит, в тесной каморке конь о трех ногах, а в углу две белые мышки: хвостиками узоры по зеркалу выводят, сон коню нагоняют.
— Ровно б этого коня я где-то видела! — подумала луна и вошла в окно. И только ступила на пол, как выросли у нее руки и ноги, и она превратилась в маленькую девочку. И до чего настоящую, что мышки, приняв ее за хозяйскую дочь, шмыгнули под половицу, и как не бывало!
Поглядела луна на себя в зеркало. Что за чудеса! Она совсем не она, а смотрит на нее румяная пресмешная девочка: за плечами у нее две русые коски, на ней розовое бумазейное платье, а поверх еще и клетчатый передник. Испугалась луна, да скорее назад к окну.
А трехногий конь и говорит:
— Не дело прыгать! Еще, как я, без ноги останешься.
И вправду, голова у ней закружилась, как глянула она вниз через окошко, страшно!
А звезды, не зная что и думать, в поисках за луной рассыпались по всему небу. И напрасно, высунувшись по пояс из окна, луна звала их, махая своими детскими ручками.
Звезды, глядя на курносую девчушку, никак не могли догадаться, что это и есть сама светозарная луна.
Скрылись звезды, и луна поняла, что помощи ей от них ждать нечего.
Уныло расхаживала она из угла в угол, раздумывая как бы ей выбраться из комнаты и попасть к себе во дворец.
— То-то и оно-то, — сочувственно скосив глаз на девочку-луну, сказал трехногий конь, — у нас тут не очень весело, поди скоро сто лет, как о трех ногах мыкаюсь. Кабы лунные подручные вернули мне мою ногу, я бы и сам давно ускакал отсюдова.