— Не годится! — заявила королевна. — Вон!
И ему пришлось уйти. Тогда вошел второй брат.
— Ох, как тут жарко! — сказал он.
— Да мы цыплят жарим! — объяснила королевская дочь.
— Что? Э-э! Что? — переспросил он.
И все писцы записали: «Что? Э-э! Что?»
— Не годится! — сказала королевна. — Вон!
И вот явился Ганс-чурбан — верхом на козле въехал в комнату.
— Ну и жарища! — проворчал он.
— Это я цыплят жарю! — сказала королевская дочь.
— Вот здорово! — проговорил Ганс-чурбан. — Значит, и мне можно поджарить мою ворону?
— Конечно! — ответила королевна. — Но на чем ты ее зажаришь? Сковородки нет. Котелка и того нет.
— А у меня есть, — сказал Ганс-чурбан. — Вот посудина, и даже с оловянными ручками. — И он вытащил старый деревянный башмак и положил на него ворону.
— На целый обед хватит! — сказала королевна. — А подливку откуда возьмешь?
— Да она у меня в кармане! — ответил Ганс-чурбан. — Бери, не жалко. — И он вынул немного грязи из кармана.
— Вот это мне нравится! — воскликнула королевская дочь. — На все у тебя ответ найдется. Ты за словами в карман не лезешь, поэтому я выйду за тебя замуж. Но только знай, каждое слово, которое мы говорим или сказали раньше, запишут, и завтра оно будет напечатано в газете. Видишь, у каждого окна стоят по три писца да еще старый муниципальный советник, а он опасней всех, потому что выжил из ума.
Это она сказала, чтобы попугать Ганса, и писцы расхохотались и обрызгали пол чернилами.
— Ах, вот вы где, господа, — сказал Ганс-чурбан. — Ну, советнику я отвалю порцию побольше.
Тут он вывернул карманы и вымазал грязью лицо советнику.
— Прекрасно! — вскричала королевская дочь. — До этого и я бы не додумалась. Но я еще научусь!
Так Ганс-чурбан стал королем — получил и жену и корону и уселся на троне. Это нам известно из газеты, которую издает муниципальный советник, а на нее нельзя не положиться.
1853
СТОЙКИЙ ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК
Жили-были двадцать пять оловянных солдатиков. Все они родились от одной матери — старой оловянной ложки, — а значит, приходились друг другу родными братьями. Были они красавцы писаные: мундир синий с красным, ружье на плече, взгляд устремлен вперед!
«Оловянные солдатики!» — вот первое, что услыхали братья, когда открылась коробка, в которой они лежали. Это крикнул маленький мальчик и захлопал в ладоши. Солдатиков ему подарили в день его рождения, и он тотчас же стал расставлять их на столе. Оловянные солдатики походили друг на друга, как две капли воды, и лишь один отличался от своих братьев: у него была только одна нога. Его отливали последним, и олова на него не хватило. Впрочем, он и на одной ноге стоял так же твердо, как другие на двух. И он-то как раз и отличился.
Мальчик расставил своих солдатиков на столе. Там было много игрушек, но красивее всех был чудесный замок из картона; сквозь его маленькие окна можно было заглянуть внутрь и увидеть комнаты. Перед замком лежало зеркальце, оно было совсем как настоящее озеро, а вокруг стояли маленькие деревья. По озеру плавали восковые лебеди и любовались своим отражением. Все это радовало глаз, но очаровательней всего была молоденькая девушка, стоявшая на пороге широко раскрытых дверей замка. Она тоже была вырезана из картона. Юбочка ее была из тончайшей кисеи, узкая голубая ленточка спускалась с плеча к поясу. Ленточка была прикреплена сверкающей блесткой, очень большой, — она могла бы закрыть все личико девушки. Красавица эта была танцовщица. Она стояла на одной ножке, протянув руки вперед, а другую ногу подняла так высоко, что оловянный солдатик не сразу ее разглядел и сначала подумал, что красотка одноногая, как и он сам.
«Вот бы мне такую жену, — подумал оловянный солдатик. — Только она, наверное, знатного рода, — она живет в замке, а я в коробке; к тому же нас там целых двадцать пять штук. Нет, в коробке ей не место, но познакомиться с ней все же не мешает!» — и, растянувшись во всю длину, он спрятался за табакеркой, тоже стоявшей на столе. Отсюда он мог не отрываясь смотреть на хорошенькую танцовщицу, которая все стояла на одной ножке, никогда не теряя равновесия.
Вечером всех других солдатиков уложили обратно в коробку, и люди тоже легли спать. Тогда игрушки сами стали играть в гости, потом в войну, а потом устроили бал. Оловянные солдатики завозились в коробке — им тоже захотелось поиграть, но они не могли приподнять крышки. Щелкунчик кувыркался, а грифель пошел плясать по аспидной доске. Поднялся такой шум и гам, что проснулась канарейка и тоже заговорила, да еще стихами! Только солдатик и танцовщица не сдвинулись с места. Она по-прежнему стояла на одной ножке, протянув руки вперед, а он застыл с ружьем на плече и ни на минуту не спускал глаз с девушки.