***********************************************************************************************
Сказки Странствий
https://ficbook.net/readfic/9211911
***********************************************************************************************
Направленность: Джен
Автор: Вирэт (https://ficbook.net/authors/3981855)
Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион»,Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»,Перумов Ник «Кольцо Тьмы»(кроссовер)
Рейтинг: G
Размер: Миди, 30 страниц
Кол-во частей: 3
Статус: закончен
Метки: ОЖП, Ангст, Драма, Фэнтези, Hurt/Comfort, Дружба
Описание:
…Она шла, пока могла - на запад, вслед за Звездой, которую ждала всю свою жизнь, и явь мешалась уже, видимо, с предсмертными видениями: Звезда не гасла - сияющая ладья на небесной лазури, не гас и бесконечный оранжевый закат; тёплый, по-летнему душистый ветер приносил с собою запах моря и шум прибоя, крики незримых чаек…
Она понимала, что умирает…
Она шла Домой…
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика
========== Беарнас ==========
ПРОЛОГ
Я – Вирэт, странница в этом мире, и путь мой для меня – загадка. С младенчества вырвана была я из среды народа своего, и память моя не сохранила ни преданий его, ни традиций, ни святынь. Душа творила эти святыни сама, чутко прислушиваясь к зову сердца и велению совести, но - неизменно и обострённо ощущая своё одиночество в странной моему духу среде. Почему происходило это? Какие загадочные и властные струны, не подвластные анализу рассудка, звучали в сокровенных тайниках моей души? Из чего сотканы были они, эти струны-узоры, летящие и тоскливые, как крики чаек над руинами Серебристых Гаваней, замысловатые, как старинные руны эльфийских пергаментов, мерцающие неведомым до времени, как огонь в потаенном сосуде, светом?
Странно… но я никогда не ощущала себя «не помнящей родства». Именно это необъяснимое, но прочное ощущение особой духовной и даже телесной близости с теми, кто стоял за порогом моей памяти, но остался в моей крови и моём сердце, возникало у меня с особенной остротой и ясностью в незабвенные вечера и ночи, озарённые разливами летних закатов или пламенными самоцветами душистых лесных костров, когда друг и брат мой Беарнас, эльф-изгой, сказочник и странник, ранимая, трагичная и прекрасная душа, щедро ссыпал в доверчивые заворожённые ладони мои немыслимо прекрасные бриллианты своих чарующих легенд-сказаний, прошедших перед эльфийским взором за нескончаемые тысячелетия его странствий. Я так и называла их – Сказки Странствий, хотя сказочного было в них не больше, а жертвенности, душевной красоты и высокой неизбывной печали – не меньше, чем в реальности. Как живые проходили они перед моими глазами - светлые и величавые, с очами сияющими и струящимися, как чистейшие родники Остранны - витязи и девы, чья кровь, знаю, струится и во мне, чья жизнь дала мне жизнь, от чьего родника-духа пила и я. Те, кто пойдут за нами, смогут ли они так же жить, любить и умирать - благословляя, а не проклиная, с именем Единого или Светлой Элберет на устах, - ибо великое мужество питает Небо, а Любовь всегда выше самой чистой и горячей Ненависти.
Я – человек, и времена жизни моей имеют свой предел. Перед лицом Единого, с душой, запрокинутой в Вечность, стою я на пороге своего истинного Отечества, не зная, когда предстоит сделать мне этот последний шаг. Я старалась быть всегда готовой к нему, как и те, чей дух, как источник воды живой, струится во мне и ныне, они будут и судьями моими, те, желанной встречи с которыми под кровом Отца я так жажду. О них – мой сказ моим детям, да пронесут ясные сердца свет-дух своих предков до своей последней черты, да не прервётся источник этот никогда, пока под отцовской ладонью Единого стоит этот мир и длятся эти сроки.
Беарнас, брат мой… Незримая, но неодолимая грань Валинора разделила нас навсегда, - эльфа и человека. Да будет благословенна воля Единого!.. но никакие грани не смогут разделить наши сердца, пившие из одного Родника. Перед лучистой лампадою святой памяти о тебе пишу я эти строки, в которых струится твой мелодичный голос, сияет твоя ранимая прекрасная улыбка, пульсирует живая боль твоей страдающей души, и никто в целом мире не достоин так, как ты, начать собою эту Книгу, прошедшую кровоточащей золотой нитью через всю твою жизнь.
Настанет срок, и под неумолчные зовущие крики чаек иной взойдёт под высокие, потемневшие от древности, полуразрушенные своды последней эльфийской твердыни, и поразится таинственно-неугасающему сиянию одинокого светильника в глубине покинутых залов, и откроет старинную пыльную книгу на ветхом столе… И скажет сердце его: «Это – было!.. не могло не быть!.. потому что есть я!.. потому что иначе – зачем жить?!» И тогда с новой жизненной силой взметнётся огонёк неугасимой лампады, озарив чарующим светом древние стены, и вечная сказка сделается вечною жизнью… и отсвет улыбки твоей вновь скользнёт по старинным листам… Беарнас, брат мой!
***
Юноша стоял перед отцом, чуть наклонив голову и опустив глаза.
Противоречивые чувства пылали в душе Маэдроса. Он сдерживал себя изо всех сил, но глаза его едва не оставляли ожогов на склонённом юношеском лике.
Как похож на мать! Те же тонкие черты, те же бездонные тёмно-серые глаза, почти чёрные из-за густой опушки ресниц… один – из всех сыновей – и лицом, и статью - весь в Бериэль!.. Точно предчувствуя скорое расставание с этим миром, воплотилась в последнем сыне, передала ему свой грустный молчаливый взор, редкую искру чарующей улыбки, свои дивные тёмные волосы и точеный профиль… Точно рвалась оставить тоскующей душе мужа хоть такое утешение в его и без того прискорбном пути! И ради Бериэль, ради светлой памяти об их любви, - долгое время не позволял Маэдрос давать волю эмоциям при мыслях о младшем сыне. Он помнил и свои сложные чувства по отношению к отцу своему Феанору… помнил о вероломном захвате кораблей в Арамане при исходе нолдоров из Благословенной Земли и о брошенном на произвол судьбы народе Финголфина, помнил свой тревожный вопрос к отцу после благополучного прибытия в Средиземье: «Кого из гребцов и на каких судах пошлёшь ты теперь назад, и кого им перевезти первым? Фингона Отважного?», помнил и яростный хохот пламенного Феанора: «Никого и ничего! То, что бросил я, не потеря – ненужный груз в пути, не более!», и последовавший затем жуткий приказ: «Сжечь корабли!»
Страшнее предательства родичей, тяжелее потери любимого друга Фингона были сердцу Маэдроса боль и стыд за отца! И ещё на берегу Лосгара, где погибли прекраснейшие корабли мориквенди и зарево пожара возопило к небесам о свершившемся вероломстве, дал в душе своей клятву Маэдрос никогда не выпускать из сердца бешеного зверя гнева, чтобы никогда сыны его не стыдились того, что он их отец. Всю жизнь свою помнил эту клятву Маэдрос, ни разу ещё не доводилось ему жалеть о ней… А сейчас – пожалел! Спрашивал себя: чего добился он своей терпимостью? Того, что сам начал стыдиться своего сына?!
Он никогда не мог понять этой молчаливой загадочной души… Порой спрашивал себя: его ли это сын? эльф ли это, существо во плоти и крови, или какой-то призрак, оборотень, морок?.. Другие сыновья упоённо вычитывали Квенту Сильмарилион и летописи битв с Врагом и его воинством, всем занятиям предпочитая упражнения с боевыми мечами, всем пирам и увеселениям – суровое пение древных баллад и ночные вылазки к мрачным границам Ангбада. Младший редко брал в руки Книгу. Хоть и неплохо владел мечом, но пользовался им с явной нелюбовью. Не тянуло его к мастерству ни оружейников, ни ювелиров, ни зодчих, ни к какому другому ремеслу, где эльфы всегда были великими искусниками. Если и брал в руки лютню – пел редко, а мелодии его были странны и печальны. Больше всего на свете любил он бродить одиноко по лесам, но никогда не обогащал этими вылазками кухню, а если и приносил какую-то живность, то только для излечения и явно не его рукой сраженную. Родичей не чурался, но охотнее избирал одиночество; если говорил – то сдержанно и скромно, но предпочитал - молчать и слушать; с отцом был всегда почтителен и послушлив, но Маэдрос успел уже обнаружить в юноше редкостную твёрдость характера, что отчасти примиряло его с бесцветностью сына. Это же его свойство оказалось предпочтительным, когда потребовался посланец в Дориат, к королю Диору, присвоившему себе после смерти матери Наугламир, Ожерелье с Сильмарилом, ибо пока носила его прекрасная Лучиэнь, ни один эльф не смел выступить против неё, но утихнувшее было Проклятье Феанора вновь вспыхнуло в сердцах семерых мятежных принцев-нолдоров, когда услышали они о новом владельце их родовой святыни и послали к Диору, требуя своё. И вот, узнав о том, как справился с возложенным на него поручением сын, Маэдрас на некоторое время потерял дар речи…