Он явился так внезапно, что я сначала испугался, но тотчас же опомнился и спросил: «Не вы ли вызвали меня сюда? Чем могу служить?» Красный плащ отвернулся и медленно проговорил: «Иди за мною». Мне как-то стало жутко одному с незнакомцем; я остановился. «Вот что, господин, — заговорил я, — скажите мне сперва, куда идти, а затем откройте хоть немного лицо, чтоб я мог видеть, нет ли у вас злодейства на уме». Но Красный плащ оставил слова мои без внимания. «Не хочешь, Зулейка, оставайся!» — сказал он и пошел дальше. Меня злость разобрала. «Неужели вы думаете, что я дам провести себя всякому дураку и что позволю даром морочить меня в такую ночь?» В три прыжка я нагнал его, схватил за плащ и закричал еще громче, обнажая саблю. И что же? Плащ остался у меня в руке, а незнакомец исчез за ближайшим углом. Злость моя улеглась, плащ все-таки был в моих руках и мог служить ключом к этой загадке. Я набросил его на плечи и пошел домой. Не прошел я и ста шагов, как кто-то близко подошел ко мне и шепнул мне по французски: «Будьте осторожны, граф, сегодня ничего не удастся сделать». Я не успел оглянуться, как тот уже исчез, только тень его мелькнула на стене. Что возглас этот относился к плащу, а не ко мне, не подлежало сомнению, но все-таки это мне ничего не разъясняло. На другое утро я стал раздумывать, что бы предпринять. Первою моею мыслью было объявить о находке плаща, но незнакомец мог послать за ним третье лицо и я все равно ничего бы не узнал. Я стал рассматривать плащ. Он был из тяжелого генуэзского бархата пурпурно-красного цвета, опушенный астраханским мехом и богато вышит золотом. Роскошь плаща навела меня на блестящую мысль, которую я решил привести в исполнение. Я отнес плащ в свою лавку и выложил его на продажу, но назначил такую высокую цену, что был уверен не найти покупателя. Я решил внимательно осматривать всякого, кто только обратить внимание на плащ. Лица незнакомца я не видел, но фигуру его я бы узнал из тысячи. Желающих купить плащ было много, так как он невольно бросался в глаза своим великолепием, но никто не соглашался платить за него безумную цену в двести цехинов, да и ни в одном я не нашел ни малейшего сходства с незнакомцем. Странно мне казалось и то, что никто не видал подобного плаща во Флоренции; все единогласно заявили, что никогда и ни на ком не видали такого великолепного плаща и такой тонкой работы.
Уже вечерело, когда ко мне зашел один молодой человек. Он уже не раз заходил ко мне и даже в тот день приценивался к плащу, но цена казалась ему высока. Теперь он бросил на прилавок кошель с золотом. «Ей Богу, Зулейко! По миру пойду, а твой плащ получу!» И он стал отсчитывать червонцы. Я был в большом затруднении: ведь, собственно, я совсем не собирался продавать плаща; я только хотел выследить незнакомца, а тут явился молодой повеса и давал баснословную цену. Что было делать? С другой стороны мне не неприятно было такое неожиданное вознаграждение за ночное происшествие. Юноша набросил на себя плащ и пошел; на пороге он обернулся, отцепил какую-то бумажку, которая висела у плаща и бросил мне ее. «Вот тут что-то, Зулейко, что к плащу не относится». Я равнодушно взял бумажку и вдруг вижу там стоит:
«Ночью, в известный тебе час, отнеси плащ на Ponte Vecchio. Получишь четыреста цехинов».
Меня словно громом ошеломило. Выходит, что я совсем не то сделал, что надо было, и сам свое счастье прозевал! Но я недолго думал, схватил деньги и побежал за юношей. «Вот ваши деньги, возьмите их, оставьте мне плащ, я не могу отдать его». Сначала тот принял все за шутку, но, потом, когда я стал настаивать, он рассердился, выругал меня и ударил. Во время свалки мне удалось сорвать с него плащ и я хотел уже бежать с ним, когда тот позвал на помощь полицию и потащил меня к суду. Судья был крайне удивлен жалобою и присудил плащ моему сопернику. Я стал предлагать юноше двадцать, пятьдесят, восемь-десять, наконец, сто Цехинов сверх двухсот, только бы он отдал плащ. Где бессильны оказались мои просьбы, там подействовало золото. Он взял мои цехины, а я с торжеством унес плащ и поневоле прослыл сумасшедшим в глазах у всех. Но мнение людей было мне довольно безразлично; я знал, что не прогадаю.
С нетерпением дождался я ночи. К указанному времени, с плащом под рукою, я был на Ponte Vecchio. С последним ударом колокола появилась знакомая фигура. То был несомненно мой незнакомец. «У тебя плащ?» — спросил он. «У меня, господин, но он мне стоит чистых сто червонцев». — «Знаю», — сказал тот. — «Взгляни, вот тебе четыреста». Он подошел со мною к широким перилам моста и стал отсчитывать червонцы. Их было ровно четыреста; они так чудно блестели при лунном свете; блеск их веселил мое сердце. Ну, мог ли я подозревать, что это последняя радость в моей жизни! Я сунул деньги в карман и хотел поближе разглядеть щедрого незнакомца, но у него была маска на лице и из-под нее гневно сверкали темные глаза. «Благодарю вас за щедрость, — сказал я, — чем могу быть полезен? Только заранее оговариваюсь, что на нечестное не пойду». — «Напрасная забота», — отвечал он, набрасывая плащ; — «мне нужна помощь врача, но не для живого, а для мертвого».