Сколько из гостей Хорнтон-лоджа сейчас искало (и находило!) в себе сходство с безумным Томасом Хартли? Сколько укоряло себя за слепоту и отсутствие чуткости?
Пальцы Леонарда Траунстайна, сжимавшие край столешницы, побелели: молодой человек с трудом удерживал себя в руках.
Отец Браун продолжал свой печальный рассказ:
— Несмотря на все старания, влюблённые продолжали настаивать на браке. Друзилла покидала сэра Томаса, как некогда покинула его Амалия; в воспалённом сознании эти два события слились воедино. И тут мисс Ортанс решила в очередной раз напакостить сестре. Она подлила снотворного в чай мисс Друзиллы, дабы та проспала встречу с женихом и, соответственно, оглашение даты свадьбы. Глупая детская выходка, имевшая, однако, роковые последствия. Ничего не подозревая, мисс Друзилла легла отдохнуть, очевидно, полагая, что устала при подготовке празднества и что полчаса лёгкой дремоты её освежат. Могу предположить также, что она перед этим любовалась нарядом спящей красавицы — ей очень нравилось платье, и она оставила его на видном месте.
Брови отца Брауна нахмурились: предстояла самая тяжёлая часть повествования.
— Когда мисс Друзилла заснула, в её комнату зашёл сэр Томас — скорее всего, он хотел ещё раз поговорить с дочерью, убедить её отказаться от замужества. Увиденное поразило его разум. Девушка мирно спала, прекрасная и беззащитная, принадлежавшая в этот миг ему одному и никому больше. Именно тогда сэр Томас осознал: он не позволит дочери покинуть Хорнтон-лодж. Она всегда должна оставаться рядом с ним, рядом с его драгоценной Амалией… Увы, подобный замысел предполагал лишь один исход. Сэр Томас взял подушку и опустил её на лицо собственной дочери.
Голос священника едва заметно дрогнул.
— Нет сомнений, что безумный отец раскаялся в следующую же минуту, но дело было сделано. И тогда он переодел дочь, дабы положить её в подземелье ожидать прекрасного принца, каковым мнил себя и только себя. Кто может знать дом лучше, чем его владелец? Дав слугам различные, довольно обременительные, поручения, требующие их присутствия в других уголках Хорнтон-лоджа (некоторых он и вовсе отослал в Сент-Эндрюс-Чёрч за якобы неприсланными вовремя заказами!), сэр Томас спустился в подземелья по лестнице чёрного хода с телом Друзиллы на руках и всё устроил… А на обратном пути он заметил в кухне бедняжку Дейзи. Мажордом счёл, что её дело в Сент-Эндрюс-Чёрч он сумеет выполнить и сам, раз уж направляется туда, а вот столовое серебро начищено недостаточно хорошо.
— Она что-то видела? — взволнованно спросил Бернард. Отец Браун покачал головой:
— Нет, она была слишком занята возложенной на неё ответственной задачей, а потому спокойно и бестрепетно приветствовала внезапно появившегося хозяина. Но практичная натура сэра Томаса уже взяла верх над отцовским горем. Друзилла, как и леди Амалия, навечно упокоится в саду Хорнтон-лоджа: в этом смысле, можно сказать, сэр Томас удержал дочь подле себя. Однако заявится полиция, начнутся неудобные расспросы — мало ли, кто что видел? А вот если представить всё произошедшее, как дело рук зловещего маньяка, то никому и в голову не придёт искать истинного виновника событий. В конце концов, где умный человек прячет лист?
Фламбо стало холодно: он очень живо вспомнил одну из прогулок с отцом Брауном. Тогда они обсуждали предательство известного британского генерала, увлекшего множество солдат на бессмысленную и беспощадную бойню. Именно генерал был движущей фигурой той трагедии. Здесь же зловещим пауком, который плёл паутину для собственных детей, выступал любящий (и, скорее всего, любимый) отец.
Нет сомнений, что сэр Томас любил своих детей. Не только Друзиллу. Он искренне желал видеть успешным Бернарда, хотел благополучия для Ортанс… Но именно его любовь удушала тех, кого он любил — неотвратимо, словно гаррота. И если б Фламбо и отец Браун не подоспели вовремя, то эта безумная любовь сегодня напиталась бы очередной жертвой.