— Если вам понадобится наша помощь, мы, разумеется, в вашем распоряжении, — продолжил сэр Бэзил. — Но теперь уже перевалило за полдень, и я думаю, в настоящее время продолжать не имеет смысла. Вы или ваши подчиненные при необходимости вольны свободно задавать вопросы слугам, не требуя на то нашего позволения. На этот счет я отдам Филлипсу особое распоряжение. Благодарю вас за тактичность и надеюсь, что вы будете продолжать в том же духе. О том, как продвигается следствие, сообщайте мне, а в мое отсутствие — сыну. Я бы предпочел, чтобы вы не беспокоили леди Мюидор.
— Да, сэр Бэзил. — Монк повернулся к Киприану: — Спасибо за помощь, мистер Мюидор.
На этот раз Монка провожал не дворецкий, а молодой лакей весьма эффектной наружности и с дерзким взглядом. Впечатление немного портил лишь маленький поджатый рот.
Леди Мюидор ожидала в холле, и миновать ее, ограничившись вежливым поклоном, Монку не удалось. Движением руки она отослала лакея, и Монку волей-неволей пришлось остановиться и вступить с ней в разговор:
— Добрый день, леди Мюидор!
Трудно сказать, была ли ее бледность естественной, — слишком уж хорошо гармонировала она с роскошными каштановыми волосами. Однако широко раскрытые глаза и некоторая нервозность в движениях выдавали сильное волнение.
— Доброе утро, мистер Монк. Моя золовка сказала, будто вы пришли к выводу, что никто в ту ночь в дом не проникал. Это правда?
Солгав, он вряд ли уберег бы ее нервы. Так или иначе она все равно узнает, ложь выплывет наружу, а леди Мюидор заречется на будущее доверять Монку. И тогда возникнет еще одна помеха — вдобавок к уже имеющимся.
— Да, мэм. Я весьма сожалею.
Она стояла неподвижно. У Монка даже возникло впечатление, что она перестала дышать.
— То есть Тави убил кто-то из нас, — сказала леди Мюидор.
Его поразило, каким бестрепетным голосом были произнесены эти страшные слова. Единственная из всей семьи она даже не пыталась притвориться, будто думает, что убийца — кто-то из слуг. Монк невольно восхитился мужеством этой женщины.
— Вы виделись в тот день с миссис Хэслетт, когда она вернулась домой, мэм? — как можно мягче спросил он.
— Да. А в чем дело?
— Кажется, она узнала нечто такое, что сильно потрясло ее, и, по мнению мистера Терека, собиралась выяснить все до конца. Она не говорила с вами об этом?
— Нет. — Глаза леди Мюидор были так широко раскрыты, будто она не мигая рассматривала что-то перед самым носом. — Нет. Тави была очень тиха за столом и ни словом не обмолвилась, если не считать нескольких раздраженных фраз в адрес… — она нахмурилась, — Киприана и отца. Но я тогда подумала, что у нее просто очередной приступ мигрени. Люди часто раздражают друг друга, особенно если день за днем живут под одной крышей. Перед сном Тави заглянула пожелать мне доброй ночи. Я заметила, что у нее порвался пеньюар и предложила зашить его. Она никогда не умела как следует обращаться с иглой…
Голос леди Мюидор прервался на миг. Потеря была слишком острой, слишком недавней. Ее дочь ушла из жизни, и она еще не осознала утрату полностью.
Монк ненавидел себя за то, что не может прервать этот тяжкий разговор, но иного выхода не было.
— Что она вам сказала, мэм? Одно-единственное слово может все прояснить!
— Ничего. Просто пожелала спокойной ночи, — тихо ответила леди Мюидор. — Она была очень ласковой, я помню это, очень ласковой, и поцеловала меня. Как будто знала, что больше мы уже с ней не увидимся.
Леди Мюидор с силой прижала ладони к лицу. Однако Монк по-своему истолковал этот жест: он не мог отделаться от ощущения, что на его глазах скорбь по дочери отступает на второй план. А на первый вырывается горькое понимание, что убийцей является кто-то из ее близких.
К таким прямодушным женщинам Монк всегда испытывал глубочайшее почтение. Его угнетало чувство, что он не имеет права на слова утешения, поскольку стоит по сравнению с ней на самых нижних ступенях общественной лестницы. Он мог только произнести обычную дежурную фразу.
— Примите мои глубочайшие соболезнования, мэм, — неловко проговорил он. — Если бы не мои обязанности…
Монк не закончил, но леди Мюидор прекрасно его поняла.
Она отняла руки от лица.
— Конечно, — еле слышно сказала она.
— Всего доброго, мэм.
— Всего доброго, мистер Монк. Персиваль, будь любезен, проводи мистера Монка.
Вновь появившийся лакей повел Монка, но не к черному ходу, чем весьма удивил инспектора, а к парадным дверям и затем — по ступеням на мостовую Куин-Энн-стрит. Оказавшись на улице, Монк ощутил знакомое смешанное чувство жалости, возбуждения и растущего недоумения. Должно быть, в прежней, забытой жизни, ему не однажды приходилось испытывать это чувство. И оно возникало, наверное, сотни раз, когда он начинал распутывать очередное преступление, узнавал все глубже людей, вникал в их жизни, в их трагедии.