Та колебалась.
— Боюсь, так же, — очень тихо произнесла она.
— Если вы спросите меня, кто именно, — продолжала Эстер, как бы отвечая на вопрос, хотя, конечно, никто ее ни о чем не спрашивал. — то я мало что смогу сказать. Я легко могу себе представить людей, стремящихся скрыть то, что они знают или подозревают, чтобы не подвергнуть опасности человека, который им дорог… — Эстер взглянула в лицо леди Беатрис и заметила, как оно дрогнуло, словно от внезапной боли. — Но я бы не решилась утверждать что-либо определенно, — продолжала она. — Тем более, это может навлечь на кого-то несправедливые подозрения и накликать беду. Например, многие проявления чувств могут быть истолкованы превратно…
Леди Беатрис смотрела на нее, широко раскрыв глаза.
— И вы это все сказали мистеру Монку?
— О нет! — Эстер поспешила успокоить леди Мюидор. — Он бы решил, что я и впрямь кого-то подозреваю.
Леди Беатрис вымученно улыбнулась. Во всех ее движениях чувствовалась если не физическая, то душевная усталость.
Эстер уложила ее и укрыла одеялом, стараясь не выдать своего интереса к поднятой теме. Она была уверена: леди Беатрис что-то знает, но каждый новый день, проведенный в молчании, увеличивает опасность, что правда так и не выплывет наружу. Члены семьи и слуги неминуемо начнут подозревать, а то и обвинять вслух друг друга. И спасет ли тогда леди Беатрис ее скрытность?
— Вам удобно? — мягко спросила Эстер.
— Да, спасибо, — рассеянно отозвалась леди Беатрис. — Эстер…
— Да?
— А вам страшно было в Крыму? Должно быть, вас там все время подстерегали опасности. Боялись ли вы за себя… или за других?
— Да, конечно.
Эстер живо припомнила, как она лежала ночью на своем тюфяке, а в сердце закрадывался ужас при мысли о том, что случится с солдатами, которых она видела накануне сражения. Вспомнился леденящий холод на высотах под Севастополем, увечья и раны, кровавые стычки; тела, изувеченные и искромсанные до такой степени, что трудно было признать в этом кровавом месиве человеческое существо. За себя Эстер боялась редко; так, время от времени, когда ей казалось от страшной усталости, что она сама заболевает, когда мерещились грозные симптомы тифа и холеры, вызывая дрожь и холодную испарину.
Леди Беатрис смотрела на нее с неподдельным интересом, и, улыбнувшись, Эстер продолжила:
— Да, иногда было очень страшно, но особенно бояться мне было некогда. Если сосредоточиться на чем-то конкретном, ужас проходит. Уже не замечаешь, насколько велика опасность, и видишь лишь один маленький фрагмент жизни, за который ты в ответе. Даже если единственное, что ты можешь сделать, это вселить в душу человека надежду, изгнав оттуда отчаяние. Иногда же помогала элементарная уборка — попытка навести подобие порядка на фоне общего хаоса.
Только когда Эстер закончила этот короткий монолог, она обратила внимание, что леди Беатрис слушает, явно примеряя ее слова к себе самой. Спроси кто-нибудь у Эстер раньше, согласилась бы она поменяться местами с леди Беатрис, с замужней, обеспеченной дамой из благородной семьи, окруженной родственниками и друзьями, — Эстер бы не колеблясь ответила, что именно так она всю жизнь и представляла идеал женщины. Какие тут могут быть сомнения!
Леди Беатрис, в свою очередь, столь же поспешно отказалась бы от подобного обмена. Теперь же обе женщины с нарастающим удивлением чувствовали, как меняются их взгляды на жизнь. Леди Беатрис была полностью защищена от житейских невзгод, но душа ее была опустошена скукой и бездеятельностью. Мысль о боли пугала ее. Она страдала молча, ей и в голову не приходило, что в этой жизни можно еще и бороться — за себя или за других. Эстер и раньше доводилось сталкиваться с такого рода потрясениями, но только сейчас она до конца поняла их природу.
Бесполезно было искать слова, чтобы выразить то, что они сейчас поняли друг о друге. Эстер захотелось сказать леди Беатрис что-нибудь утешительное, но это могло бы прозвучать несколько свысока и разрушить их хрупкое взаимное сочувствие.
— Что бы вы хотели заказать на ленч? — спросила она.
— Это важно?
Леди Беатрис улыбнулась и пожала плечами, также понимая, что стоит перевести разговор на обыденную и менее болезненную тему.