– Салям алейкум, ваше высочество.
– Алейкум салям, – ответил он. – Я слышал, дорогой друг и соратник, ты прибыл из самой Москвы?
– Да, ваше высочество.
Он посмотрел на Ингрид, улыбнулся мне.
– Ты хорошо владеешь арабским. Садитесь, прошу вас. В нашем движении много людей из России, но москвича вижу впервые.
– В Москве четыре миллиона мусульман, – ответил я кротко. – Здесь могло бы быть и больше.
Я сел на ковер, подогнув ноги, принц опустился по другую сторону столика. Абдулла остался у двери, наблюдая за всеми нами живыми и тревожными глазами.
– Но вы не мусульмане, – сказал принц и уточнил, – по рождению?
Я кивнул, Ингрид продолжала стоять за моей спиной. Принц сказал ей милостиво:
– Садись, женщина. Я со всем уважением отношусь к женщинам, ибо Пророк ставит их очень высоко. И вообще я не навязываю обычаи моей страны тем, кому они чужды.
Я поклонился.
– Ваше высочество понимает, что обычаи важны, но это не главное. Важнее всего наша вера и убеждения.
Он кивнул.
– Точно сказано. Я вижу, вы из ученых людей?
– Доктор наук, – ответил я скромно. – Профессор. Обо мне можно посмотреть в Википедии. Лавронов Владимир Алексеевич.
Ингрид уже послушно опустилась за моей спиной по моему знаку. Я видел боковым зрением, как Абдулла выудил из кармана фаблет и, быстро сфотографировав меня, начал водить пальцем по экрану.
Принц смотрел на меня с возрастающим интересом.
– Доктор наук… уважаемый человек… И что вас привело к исламу?
Я ответил невесело:
– Да, мы рождены даже не в православных семьях, а не признающих Творца вообще. Но человек, если он человек, а не тварь дрожащая, не может жить без Творца. Он начинает искать его в своей душе. Я нашел.
Его глаза заблестели, еще бы такие слова не слушать, это как маслом по душе.
– Да-да, расскажите!
Я сказал совсем упавшим голосом:
– Началось, как у всех, с неприятия общества, в котором живу. Западный мир превращает человека в интеллектуально развитое существо без души, чести и совести, так как они мешают управлять им. Правителям западного мира нужен идеально простой и понятный человек, или, как говорят в нашей Госдуме, предсказуемый. Понимаете, человек, у которого сохранились честь и совесть, непредсказуем, так как может не откликнуться на такие простые и понятные приманки простого человека, как деньги, отдых, женщины, вино, вкусная еда…
Он поморщился, когда я упомянул вино, но слушал внимательно.
– У мужчины, – продолжил я, – в молодости есть и честь, и совесть, и жажда сделать мир лучше. Потому такие для западного общества опаснее всего. Чтобы защититься от них, на Западе искусственно подняли планку детства, и теперь до тридцати лет мужчины считаются чуть ли не подростками, которым только развлекаться, пьянствовать и заниматься сексом, не зная ограничений ни в возрасте, ни с полом… А потом они станут старыми и толстыми, им будет не до революций.
– Старыми?
– Человек, – сказал я, – предающийся блуду и развлечениям, стареет быстро. Ему еще тридцать, а он уже старик в душе и ничего не хочет менять в обществе, где есть все для его плоти. А что нет места для души, он уже и не замечает.
Абдулла даже подтянулся и расправил плечи, а на лице проступили восторг и почтение. Говорю ясно и просто, ему понятно, тоже чувствует себя приобщенным к высоким знаниям, которые принес этот франк, преклонившийся перед духовной мощью Корана.
Принц сказал жадно и нетерпеливо:
– Да-да, продолжайте!
– Западный человек, – сказал я с искренней горечью, которую они заметили, – раб вещей, а не раб чести. Сейчас важнее всего карьера, собственный домик, «Тесла» последней модели, отдых за границей… Еще в тренде футбольные фанаты, прожигающие жизнь в пабах, стервозные женщины… но нет на Западе моды на защитника веры, семьи, детей, нет почитания жены и матери, нет почтения к мудрецам…
Он в восторге ударил кулаком по колену.
– Золотые слова! Высечь бы их на всех стенах!
– Мы все потребители, – сказал я, – но когда у вас или у меня порвется одежда, мы покупаем себе другую. Это нормально. Но когда покупаете себе другую только потому, что она другого цвета или более известного производителя – это ненормально.
Он сказал уверенно:
– Западные все такие.
Я кивнул.
– Они не виноваты, им это вдолбили в головы, теперь они рабы вещей. Но это для нас стыдно, что мужчина может быть рабом вещей, а не чести, слова, доблести или верности… а они уже это не понимают, что страшно. Им так жить удобнее. А властям удобнее этими существами управлять.