Крики, удары мечей, стоны, храп лошадей, проклятье - все это быстро приближалось. Тия лежала, укрытая палаткой, сжавшись в комок. Уже сопят рядом кони, кто-то упал, земля дрогнула. Над ней ревели, гикали, ржали, плевались, проклинали, захлебывались кровью, падали с коней воины персов и сколотов.
Но один звук, надрывный и тошнотворный, не смолкал, не унимался, а вскоре пересилил звуки боя - то был рев перепуганных мулов и ослов. Тия не сразу поняла, что это, потом ее даже затошнило от этого гадкого крика, казалось, что ревет не скот, а его желудки.
Крики людей, свист и удары нагаек по конским бокам - все это внезапно удалилось и стихло.
Тия выбралась из-под палатки. Отовсюду стоны. Испуганно мечутся лошади без всадников. Умолкли ослы и мулы. Тия побрела, наталкиваясь на тела, щиты и копья.
- Ох, проклятая стрела, - послышался знакомый голос.
Тия пошла на стон. Раб Гаусаны!
- Кто это? А-а... Помоги вытянуть стрелу... Сидит глубоко. Тяни! А-а-а!! - Раб ударил ее ногой в грудь. - Оставь меня. Стрела с зазубриной. Ты разорвешь мне внутренности. Их лошади испугались рева наших ослов... Эти глупые, эти упрямые твари... помогли нам... Иди отсюда!
- Но рана не заживет, если не вытянуть стрелы.
- Не прикасайся... Или я заколю тебя!
Тия вытянула руки, ощупывая темноту, упала на чье-то большое тело. Нагнулась, рассмотрела мертвого мидийца с накладной бородой, которая отвязалась и лежала на спине, шею воина сжимала петля, веревка тянулась, в сторону. Тия зажала веревку, ступила за ней несколько шагов и снова упала, зацепившись за другое тело.
Нащупала кожаный кафтан. Решила снять - пригодится, уж очень холодные здесь ночи. Кафтан липкий, наверное, в крови, но не беда - завтра отмоет. Перевернула тело - уж больно легкое, и кафтан будто с мальчика. Тия наклонилась к убитому, различила безбородый и безусый профиль, простенькую сережку в ухе, веревка, тянувшаяся от мидийца, была накручена на локоть. Хм, юный скиф. Живой еще. Воин застонал, в горле заклокотала кровь. Белая рубашка, заправленная в штаны, а между лопаток - кровавое пятно.
Из-за туч вышла луна. Тия повернула мальчика на спину - хотелось рассмотреть лицо скифа.
- Амазонка!
Постояла над воином. Амазонка среди скифов! Подложила ей под голову кафтан, рукавом вытерла кровь с подбородка. На Тию смотрели темные, полные муки большие глаза. Блеснула на шее бронзовая гривна со львицами. Стиснутые уста сдерживали стон, но разжались судорожно, выпустив струйку крови...
6
А на Истре изнывали от безделья греки. Тираны ионийские разбили свой лагерь на высоком правом берегу, спасаясь от жары в гротах. Продик из Эдеса и Гистией из Милета играли в кости. На круглый столик с отполированной поверхностью падали ребристые агатовые камешки.
Мильтиад из Херсонеса сидел на камне, на открытом солнце, бросал в воду гальку. Ветер спрятался от зноя в камышах противоположного берега. Вдоль него, сколько видно глазу, стояли вытянутые на сушу греческие триеры. Люди на них еле двигались. Неторопливо конопатили щели, смолили, обивали весла бронзовыми пластинами.
Мост терялся в плавнях. Две триеры, на одной из них тиран из Самоса, плавали вдоль моста, охраняя его.
Мильтиад сбросил хитон и пошел к воде. Гистией, закончивший игру, крикнул Мильтиаду, чтобы тот обождал.
- Знаешь, друг, когда-то меня считали лучшим пловцом Милета.
- Так давай посоревнуемся, уважаемый Гистией, кто быстрее доплывет до двадцатого плота!
Прыгали в воду. Фонтаном взметнулись брызги. Продик отодвинул кости, моряки бросили свои дела. Весь высокий берег смотрел на пловцов. Худощавый Мильтиад опережал упитанного, старшего лет на десять Гистиея. И тот понял, что проигрывает, лег на спину, тяжело дыша и отплевываясь. Мильтиад не заметил этого. Когда доплыл, схватился руками за колоду, завертел головой, плечи быстро поднимались и опускались. Посмотрел назад и весело рассмеялся.
- Ты плохо себя чувствуешь, уважаемый Гистией? - крикнул.
- Мне просто не захотелось плыть дальше, - безразлично ответил Гистией и лениво направился к берегу.
Мильтиад взобрался на мост и пошел назад. Ступал с колоды на колоду, ощущая ступнями теплую шершавость. На берегу повалился на песок, зажмурил глаза.
...Он увидел зеленые оливки Афин накануне праздника Великих Панафиней. Мильтиад идет не спеша по Керамику*, видит предпраздничный люд, видит, как украшают корабль, стоящий возле Аэропага.
_______________
* К е р а м и к, П н и к с - районы Древних Афин.
Между праздничными белыми хитонами горожан, подбитыми бахромой и расшитыми яркими узорами, выделяются оранжевые одежды жрецов. Побеленные заборы и стены домов слепят глаза, а высокая голубизна неба благословляет будущий праздник.
В стороне остался Пникс, а Мильтиад блуждал по улицам, пока не попала ему на глаза стройная девушка в желтом хитоне. Темно-русые волосы девушки были причесаны в большой узел на затылке и убраны под сетку. Неправильные черты ее смуглого лица представились Мильтиаду необычно красивыми, а тихая печаль в глубине глаз завлекла его. Мильтиад искал и находил взгляд девушки, чувствовал теплую тяжесть его в своих глазах, в своем сердце.
Девушка прошла мимо, в сторону Акрополя, не оглядываясь, а Мильтиад, следуя за ней, мог видеть гордую походку и сандалии, легко ступавшие по плитам, а впереди, вверху, возвышалась медная Афина с копьем. Толпа разлучила их...
Долго и напрасно искал он ее потом в суете шумного города. Соревнования, игры, пение в Одеоне - ничто не привлекало Мильтиада, и утром, перед началом процессии, его потянуло к морю.
По пути к Пирейским* воротам он на некоторое время смешался с толпой горожан. Отмеченные венками победители, вооруженные воины, женщины с кувшинами на головах - все это вскоре осталось позади, и около полудня Мильтиад очутился в Пирее.
_______________
* П и р е й - порт вблизи Афин.
Тут они встретились вновь. Девушка одиноко стояла возле усыпальницы, будто ожидая кого-то, а потом они шли рядом...
Было солнце, и бархат волн, и чистая, нежная голубизна неба, обвенчавшая их. Они любили друг друга, и неугомонно шумящее море белой пеной, как пышными цветами, украсило их.
Мильтиад восторженно смотрел на нее, всю залитую лучами, когда море топило солнце в потемневшем просторе волн, на ее статную фигуру, на красные волосы, спадающие на округлые плечи. Стройные ноги с широковатыми икрами придавали ей легкую монументальность, и можно было понять мастеров-ваятелей, которые творили по такому образцу.
Они возвращались в город. В свете факелов ходили справа налево двудонные кубки и ревел веселый пир. Они молча несли мимо людей свое счастье, ибо негоже девушке-жрице любить кого-нибудь, кроме богов.
Они вошли в храм. Недостижимая, суровая Афина смотрела на них. Плечом к плечу стояли, угнетенные величественной пустотой храма. Девушка встрепенулась, коснулась рукой подбородка и колен... С неистовой верой молила она лучезарную Афину-заступницу благословить их любовь, простить, спасти их своей силой.
Мильтиад смотрел, и слушал, и начинал верить, что счастье возможно. Вокруг вздымались, мигали пламенем светильников стены, и взирала на них загадочная богиня. Потом они молились вдвоем - в отчаянии, не слыша собственных слов, не замечая ничего вокруг, и только свежее дуновение ветра вернуло их к действительности. Они очутились среди просторов степного ковыля. Ни единого живого существа, только они да степь, и мрак ночи, и таинственные сезвездия, глядящие сверху на неисповедимые пути человеческой жизни и человеческой любви...
Мильтиад сел, не мог сообразить, где он, что с ним... Немилосердно палило солнце, сверху доносились голоса Продика и Гистиея.