«Но где же отец?» — думала Эмбра.
Ее настоящий отец, которого она когда-то ненавидела, заклятый враг всех членов семейства Серебряное Древо, проклятие жестокого тирана, который называл себя ее отцом.
Барон Черные Земли, красивый особенной мрачной красотой, смеющийся Золотой Грифон. Сущее наказание для всех знатных женщин Долины, соблазнитель в черном и золотом, тайком перебирающийся из одной спальни в другую. Эмбра до сих пор не до конца верила в то, что, она это знала, было истинной правдой, — что он ее настоящий отец и совсем не такое чудовище, каким его считает народ Долины, во всяком случае гораздо меньшее чудовище, чем любой из Дома Серебряное Древо. Может быть, даже включая ее саму.
В народе ее до сих пор называют Владычицей Самоцветов, но теперь это имя произносят скорее со страхом и завистью, а не с жалостью и скрытой ненавистью, как тогда, когда Эмбра была моложе. Вся Аглирта дрожала, когда Фаерод Серебряное Древо обращал на нее взор, а Эмбру тогда считали либо пешкой, покорной его воле, либо одним из длинных когтей грозного барона.
С тех пор столько всего произошло… Тиран погиб, его враг, которого долгое время считали преступником, вернулся в Аглирту и стал регентом. Его сделал своим регентом король, которого пробудили Эмбра и ее соратники. А теперь его нигде не найти, и трон стоит без охраны. Эмбра должна была понять, что же случилось.
«Король Келграэль назвал нас Высочайшими Князьями — нас, Банду Четырех, компанию авантюристов, направо и налево нарушающих законы, — думала Эмбра. — Он повелел нам защищать королевство. О, как мы могли потерпеть в этом неудачу…
Эзендор Черные Земли… Отец… Где ты?»
Тишина. Пустота. Эмбра потянулась мыслью вдаль, стараясь отыскать, почувствовать этот мрачноватый, но живой ум, этот юмор, эту отвагу и решительность… Он действительно похож на грифона — волшебного зверя, украшавшего его герб и давшего ему прозвище, — златоглазый орел в облике красивого мужчины…
Вспышка голубого пламени-мысли… сознание… четыре стража, каждый наполнен могучей магией… они заметили вторжение Эмбры, и они не друже…
Эмбра закричала.
Хоукрил крутанулся на месте, разворачиваясь к ней.
Ее голова была запрокинута назад, из глаз вылетали бело-голубые молнии, и еще больше молний искрилось между подлокотниками трона. Ослепительные вспышки приковывали руки Эмбры к подлокотникам, словно цепи, и она извивалась всем телом, стараясь побороть неистовство молний.
Камень дымился в тех местах, куда падали раскаленные бело-голубые искры, но Хоукрил не колебался ни мгновения. Он отшвырнул бесполезные меч и кинжал и бросился вперед, сквозь заклинание, от которого у него не было защиты. Он смутно сознавал, что волосы у него на голове встали дыбом, доспехи затрещали и задымились, все тело задрожало под волной магии, как паутина на ветру…
А потом Эмбра сделала что-то такое, от чего ей стало очень больно, — и Хоукрила отбросило назад, вырвало из смертоносного огненного урагана.
Могучий воин рухнул на мраморный пол, сбив с ног множество бесцельно блуждающих Тающих. Он задыхался и так ослабел, что не мог даже пошевелить руками.
Эмбра всхлипнула и попыталась встать с трона. Хоукрил не смог даже поднять голову, а над ним, вокруг него, весь тронный зал — и высокий потолок, и полированный мраморный пол, усеянный мертвыми телами, и вообще все — вдруг содрогнулось! Краер метнулся к Хоукрилу, отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие и не упасть прямо в бушующий вихрь магических молний.
Латник не видел Эмбры — ее не было там, куда он смотрел, а повернуть голову у него не хватало сил.
— Трое, помогите мне! — прорычал он. — Хоть кто-нибудь! Помогите!
Их было четверо — их связывало кровное родство, и все они были женщины… сестры?
Эмбра вздрагивала и морщилась, когда они направляли в нее все новые и новые молнии. Она даже не знала, кто это такие, она никогда прежде их не видела! Они были явно не из Аглирты, и Эмбра никак не могла обидеть или разозлить их, даже ненамеренно…
«Как больно! О, милостивые Трое, как больно!»
Однако она все еще была жива — благодаря пронизывающей ее древней магии замка и благодаря Речному Трону, который усиливал ее собственное колдовство.
«О, Ястреб, как же тебе, бедному, сейчас плохо — без помощи этой магии!»